Сломанные куклы
Шрифт:
— Ого, магазинный-то напиток мы уже с тобой весь израсходовали!
Загадочно просмотрев на свет пустую водочную бутылку и очень хитро при этом хихикнув, Виталик рысцой сбегал в спальню, притащил из расположенного там приватного холодильника литровую пластиковую емкость.
— А у нас на этот случай вот что имеется! Самодельная, деревенская!
После очередного тоста Глебу пришлось уступить хозяину и, как это обычно бывало при их редких застольных встречах, подробно, с комментариями, просмотреть знакомые два альбома его семейных фотографий.
…Виталик обнял капитана Глеба за плечи,
— Давай-ка, дружок, завтра приходи к нам пораньше. Антонина моя часов в восемь уже из деревни подъедет, ждать будет обязательно, любит она тебя, бродягу! Перекусим у нас немного и поедем к Жанке на сороковины. Жалко бабу, девчонку тоже Несчастье-то ведь какое! У Жанки сердце после того каждый день, считай, прихватывает… А потом ко мне в гараж смотаемся с мужиками! Я тебе вещь покажу! Снегоход посмотришь мой отремонтированный и нож охотничий мне подарили знакомые омоновцы… Ладно, завтра помянем Маришку как следует, такая вот гадость получилась, фиговинка маленькая в висок девчонке… Ра-аз! И нету пацанки! Монетка перегнутая вся такая, ну копейка новенькая, ра-аз — и прямо в голову!..
Глеб вздрогнул.
Он рывком освободился из дружеских объятий, схватил Виталика за мягкую руку, резко тряхнул и, глядя ему прямо в лицо, медленно произнес:
— Что? Какие еще, к черту, монеты?!! Подробнее можешь? Чего с девчонкой сделали? Ее из-за денег убили?
Виталик от боли ойкнул, еще больше округлил глаза.
— Да нет, что ты, бог с тобой, Глебка, какое ж тут у нас убийство-то, брось… Говорю же — несчастный случай, военное эхо, не в первый же раз у нас в городе такое, до сих пор в земле всякого дерьма военного много находят… Следователь нам сказал, что по весне железяки сами из земли наверх по каким-то физическим законам вылазят, а вы, мол, не поглядели, развели над ней огонь — вот и получилось… Когда там, в костре-то, грохнуло, мужиков наших посекло, конечно тоже, камни разные, мусор, стекло разбитое, а ей, вот, видишь, копейка из костра какая-то случайная, старая, вылетела — и в голову! Прямо на месте девчонка и упала… Крови-то не было, только такая небольшая царапина на виске — и все.
Подвыпив, Виталик с усилием старался строго и убедительно сводить брови на круглом лице.
— Брось ты это, ну не рви сейчас сердце ни себе, ни мне… Ну чего ты так разгорячился, разговорился тут еще… Когда ты спокойный — все хорошо, или вот когда ты улыбаешься — это же ведь тоже замечательно! Слушай, Глебка, давай еще немножко выпьем — я курочку тебе сейчас подогрею… Хочешь же ведь курочку-то? А вот про политику, про современную президентскую линию, ты можешь мне все грамотно ответить?
— Послушай, мой кулинарный друг, не задавай дурацких вопросов под горячее. У тебя вон капуста в бороденке запуталась, зрелище со стороны не очень солидное, особенно когда ты про политику утомленного человека начинаешь расспрашивать.
— Брат, ты говоришь хорошо! — Виталик попытался гордо выпрямиться на стуле…
«Да-а, мой верный Панса, даже самые лучшие в мире и очень верные оруженосцы должны иногда отдыхать от своих забот.»
Капитан Глеб Никитин заботливо положил Виталика на кухонный диванчик и поправил у него под головой подушку с красиво вышитым Микки-Маусом.
«А пескари наши пускай еще немного поживут, поплавают. Другие забавы, кажется, в здешней приятной тишине для меня наметились…»
Вспомнить, как и когда появились эти ощущения, никогда не удавалось.
Блестящий самолет с ревом летел над морем, над песком и над деревьями, потом — огромный черный взрыв, взрыв настолько близкий, что даже во сне хотелось протереть глаза от попавшей сухой земли… Дым, горят деревянные веранды в детском саду, кто-то громко и непонятно кричит; много, очень много людей, …они бегут среди редких высоких сосен, потом все это как-то быстро становится далеким, без деталей, без крови, без шума, только тихая музыка…
…Иногда снились белые военные мундиры, блестящие медали, усатые ухмыляющиеся лица, холодное шампанское… потом снег, потом опять дым, от которого болела голова, ломило виски и хотелось просто долго лежать с закрытыми глазами…
Глеб Никитин остановил такси у знакомой рощицы и вышел к реке.
В утреннем воздухе, застоявшемся после ночного дождя и безветрия, до него внезапно донесся запах карамели с городской кондитерской фабрики; вдалеке, выше по течению, вроде неподвижно, но с дымом над трубой, стоял на светлой воде небольшой буксир, да пока еще без пронзительных жадных криков летали низко над песком белые чайки…
Река сильно опустела за эти годы — не было видно горбатых деревянных плотов под берегом, куда-то исчезли маленькие голубые домики городских пристаней, меж которых совсем еще недавно постоянно шустрили речные трамвайчики — обычно два-три торопыги бежали по зеркалу реки в разные стороны одновременно; не тревожил сейчас прозрачную воду подъемами бревен комбинат.
В эти минуты фигура Глеба на утреннем берегу действительно была странна для любого пристального местного взгляда. Он не делал ничего по-городскому привычного, просто стоял на высоком откосе и неспешно оглядывался по сторонам.
По темному береговому песку от дальних пятиэтажек совсем недавно прошел человек с крупной и наверняка послушной собакой: две цепочки свежих ровных следов уходили далеко за поворот берега. У обрыва, на наметенном ровном участке стелилась и тут же пропадала в траве легкая цепочка мышиных отпечатков.
В больших деревьях на откосе глухо ухнуло.
«О, и вяхири еще здесь живы! Ну поздороваемся же, дикари!»
Глеб плотно сложил ладони, поднес руки ко рту, два раза подряд в ответ похоже угукнул. Крупный голубь на ольхе удивленно обернулся, услышав знакомое, переступил лапками по ветке ближе к Глебу, еще раз недоверчиво повернул головку, отозвался в ответ.
«Зачем мне опять все это? И вообще, кому-нибудь в этом городе нужны такие внезапные мысли? За прошедшие дни здесь наверняка все успокоилось, болотце только-только опять затянулось ровной тиной. Есть здравое объяснение случившемуся, никто не виноват, всем хорошо, спокойно и без моих размышлений, тем более без резких движений… И только мне кажется, что здесь что-то не так. Смогут ли они потом, пусть даже и не в эти короткие дни, меня правильно понять или обидятся и еще больше отдалятся? Или проще будет как бы нечаянно о чем-то догадаться, сказать что-нибудь вскользь и вслух, зародить сомнения — и невинно отбежать в сторонку?»