Сломанные куклы
Шрифт:
Аманда положила свою руку на руку дочери. Этот жест перенес ее из воспоминаний в реальность происходящего в этой комнате. Она перевела свой печальный взгляд на меня.
– Что я могу для вас сделать, детектив?
– Я пришел просить у вас разрешения убить вашу дочь.
38
Всего на теле было четыре раны. Одна – на животе, по одной на каждой руке, четвертая – на бедре. Они были как метки, выжженные на коже. Самый длинный и глубокий порез был десять сантиметров в длину на левом бицепсе. Она потеряла сознание к тому моменту, когда Адам начал резать бедро,
Пока Рэйчел была без сознания, Адам обработал раны антисептиком и наложил саморассасывающиеся швы. Запах бактерицидного средства впитался ей в кожу. Она по-прежнему сидела в стоматологическом кресле, но ремни уже были расстегнуты. Без одежды было холодно, а от долгого нахождения в неудобном положении мышцы затекли.
Резко зажегся свет, и пульс у Рэйчел взлетел до небес. Она мигом припала взглядом к собачьей створке и стала ждать, что сейчас Адам озвучит следующую инструкцию или что-то вылезет из-под створки. Но ничего не происходило. Вскочив с кресла, Рэйчел чуть не упала – голова кружилась от обезвоживания и побочных эффектов лекарств. Она чувствовала сильную слабость. Ей удалось доковылять до ближайшего угла, откуда она уставилась в глазок камеры.
– Что тебе надо от меня? – закричала она.
Колонки по-прежнему молчали.
– Что тебе надо? – прошептала она.
Рэйчел сползла по стене на колени и свернулась в клубок. Горячие слезы текли по щекам, и она вытирала их тыльной стороной руки. Она вдруг ощутила весь ужас происходящего, и безысходность ее положения была просто невыносима. Она больше ни разу не увидит солнца, не ощутит тепла его лучей в ясный день, никогда не пройдет по горячему песку, не ощутит его пальцами ног. Она никогда не поболтает с подругами, не посмеется с ними за бокалом вина, не поест в любимом ресторане.
Она думала о том будущем, которого лишилась. Она привыкла думать, что когда-нибудь у нее обязательно будет ребенок, а может, два или три. Джейми говорил ей, что тоже хочет детей, но всякий раз, когда она поднимала эту тему, он придумывал какую-нибудь отговорку, почему сейчас не самое лучшее для этого время.
Она не будет скучать по Джейми – это она хорошо понимала, и заплакала еще сильнее, горюя о впустую потраченных годах. Отец был прав: она могла бы жить совсем по-другому, гораздо лучше. Когда он это говорил, она считала, что он зря паникует, но сейчас ей стало очевидно, что он был прав. Рэйчел вытерла слезы и подняла голову. Теперь она жила совершенно в другом мире – в клетке двадцать на двадцать метров с холодной плиткой на полу, окровавленным матрасом и стоматологическим креслом. И ее будущее целиком и полностью зависело от извращенных капризов Адама.
– Перестань, – зашипела она на саму себя. – Хватит, хватит. Хватит!
Рэйчел поняла, что заговорила вслух и замолчала так же резко, как и начала. Говорить с собой – это плохой знак, только сумасшедшие говорят сами с собой. Означало ли это, что она начала сходить с ума? И, если она сходила с ума, так ли это плохо? Если ее сознание не выдерживает ужаса ситуации, сойти с ума означало убежать, спастись. Подумав какое-то время, Рэйчел решила, что все-таки это нежелательное развитие событий и больше похоже на опускание рук.
Собачья створка щелкнула, и Рэйчел увидела,
Рэйчел встала и робкими шагами пересекла комнату. Кресло она обходила на большом расстоянии, но, как завороженная, смотрела на него, на кровавые пятна на подлокотниках. Пятен было больше, чем раньше. Она наконец подошла к двери и заглянула в ведро. В нем была вода с пенным раствором, в пене плавала губка. Рядом с ведром лежало полотенце и смена белья и одежды, а также тюбик с антисептиком.
– Тебе станет получше, если ты помоешься, – прошептала Ева. – И я принесла мазь, чтобы раны не воспалились.
– Спасибо.
– Мне очень жаль, что Адам сделал тебе больно. Я просила, чтобы он не делал этого, но он просто смеется надо мной. Он говорит, что я дура.
– Ты не дура, Ева.
– Я дура, дура, дура, – в голосе Евы слышалась злость на саму себя.
– Брат знает, что ты здесь, Ева?
Ева долго молчала, и Рэйчел уже подумала, что ответа не последует.
– Он уехал. Он сказал мне, что ты должна вымыться до того, как он вернется. Тебе надо помыться, а то у меня будут проблемы.
Рэйчел слышала волнение в ее голосе. Она могла себе представить, насколько ужасно Еве было жить с Адамом. Она здесь провела всего несколько дней и уже начала говорить сама с собой. Каково же было жить с ним годами?
– Не волнуйся, Ева, я вымоюсь.
Рэйчел разделась и стала водить губкой по телу. Вода была горячая и пахла лавандой. Она стерла с кожи засохшую кровь и грязь, избегая порезов, чтобы случайно не нарушить сохранность швов. Умывшись и немного поколебавшись, она провела губкой по черепу. Вода остывала очень быстро. Закончив, она положила губку назад, в ведро, вытерлась и нанесла на раны мазь. Они сильно защипали, и она сморщилась от боли. Рэйчел надела комплект чистой одежды, который в точности повторял только что снятый ею – серая толстовка, серые спортивные штаны, белые хлопковые трусы. Не было ни носков, ни туфель, ни тапок. Она не была уверена, насколько далеко ей можно зайти в общении с Евой, и решила, что выжмет максимум.
– Если бы мы с тобой познакомились в других условиях, Ева, мне кажется, мы стали бы подругами.
– Нет, не стали бы, – каждое слово она произнесла, как отрезала. В ее голосе слышалась злость, только на этот раз эта злость была явно направлена на Рэйчел. – Мы никогда бы не подружились, потому что ты красивая, а я – уродина.
– Ты не уродина.
– А ты откуда знаешь? Ты меня не видела.
И прежде чем Рэйчел успела ответить, свет в подвале выключился, и она услышала, как Ева озлобленно топает по коридору, поднимается по деревянным ступеням, открывает и закрывает дверь где-то вдалеке.
Просто отлично! Рэйчел была зла на саму себя – надо же было так перестараться! Никогда ей не хватало терпения в жизни. Теперь оставалось надеяться, что она не окончательно разрушила их с Евой отношения. Она не представляла себе, как она сможет выбраться отсюда без помощи Евы. Рэйчел уже было пошла назад, к матрасу, когда вдруг поняла, что в цепочке звуков, которые она слышала во время ухода Евы, не хватало одного: она не слышала, как щелкнул замок собачьей створки.