Сломанные сны

Скариани Аделина

Акабаяши присел на край постели, любуясь умиротворённым личиком, почти по-невинному детским, когда Никки не пытается быть колючей и разрушить кому-нибудь жизнь.

Идеальное сочетание тёмного и светлого, словно порок и невинность заключили в один сосуд, и имя ему дали Никки Авакусу. Акабаяши понял, что так и не убрал руку, продолжая словно кошку ласкать её пальцами по скуле, за ухом, перебирая пальцами немного завившиеся пряди.

Ресницы Никки дрогнули, и она подняла слипшиеся сладким сном веки, бесцельно моргая какое-то время, словно не могла понять, спит

она ещё или нет.

Слишком сладко для реальности и слишком жестоко для очередного сна. Акабаяши был так рядом на одной с ней постели, наблюдая за её сном, его рука скользнула со скулы к шее, от чего мурашки поползли по коже, и Никки подалась вперёд, сонно проворковав:

— Что ты здесь делаешь?

— Разве юная леди не просила охранять её сны?

Авакусу облокотилась щекой о подставленную ладонь, издав мурлычущий звук, напоминающий обиженную кошку. Веки слипались, но она боялась их закрыть, вдруг открыв, увидит, что сладкий мираж исчез.

— Кукла Вуду мертва. Сегодня её тело передали Акатацу Камеи. Послезавтра он навсегда покинет Японию.

И правда, к ногам Камеи в богом забытом месте среди обветшалых стен, заброшенной стройки, бросили тело Куклы Вуду. Почти и не отличишь от оригинала, учитывая, что сам Камеи лично с дамочкой никогда не виделся. Поэтому безымянная проститутка, которая подворовывала в свой карман, удовлетворила жажду крови Красного Дракона. И тело неизвестной закатали в цемент под пристальным надзором обеих сторон. А ведь именно эта участь и ожидала Никки.

Акабаяши почувствовал едва ощутимую влагу на внутренней стороне ладони, что спрятала счастливые слёзы Никки. Она лишь широко открыла блестящие янтарные глаза и томно прошептала короткое:

— Спасибо.

Но в этом слове заключалась тысяча других слов, которые рвались из её души, но застревали в горле из-за давящих слёз.

— Спасибо, — повторила она, наклонившись вперед, уткнувшись в плечо. Акабаяши крепко обнял трепещущее тельце, что под ласками его рук, скорее, дрожало лишь сильнее, но совсем иной дрожью.

Он нашёптывал ей слова успокоения, словно пытаясь усыпить. И его голос с хрипотцой как будто ласкал душу. Мужчина опрокинул Никки на спину и провёл подушечками пальцев по покрывшейся мурашками коже шеи, спускаясь ниже. Медленно и дразняще расстёгивал пуговицы ночной рубашки.

Никки закусила губу, томно прикрыв глаза от почти невесомого касания на груди, пальцы прошлись по соскам, болезненно защемив меж пальцев. Горячее дыхание Акабаяши опалило грудь, и мужчина припал губами к другому соску, обводя языком его ореол.

Авакусу глухо простонала, зарывшись пальцами в грубых каштановых прядях, прогнувшись в спине, но Акабаяши, ухватив её за оголённые бока, прижал к кровати.

Язык мужчины не переставал выписывать замысловатые влажные узоры, и горячими поцелуями он поднялся вверх к шее, оставляя собственническую метку на тонкой коже, после чего нашел её губы в глубоком поцелуе, переплетаясь языками.

По телу растеклась приятная нега, согревающая, но в то же время бросающая в дрожь. Она не смогла бы с точностью сказать,

когда успокаивающие поглаживания перешли в настойчивые ласки. Одно настолько плавно перетекало в другое, что каждое его касание казалось естественным и таким необходимым. Руки Акабаяши дарили неожиданное, но такое нужное сейчас тепло после всего случившегося, и девушка с удивлением поняла, что собственное тело уже всецело принадлежит ему, как и её душа. Оно с томительной, так давно ожидаемой радостью отзывалось на умелые мужские ласки. И Никки изгибалась, словно моля о большем. Дыхание участилось, кожа будто горела от каждого прикосновения.

Дрожащими пальцами Авакусу избавила Мизуки от так мешающего пиджака и рубашки и жадно провела холодными пальцами по горячему рельефу мышц, спускаясь ниже, но Акабаяши перехватил её руки, заломив над головой, и словно в наказание за самоуправство прикусил нижнюю губу, тут же заглаживая причинённую боль проведённым по ней языком.

Девушка не удержалась от стона и приоткрыла рот, когда Акабаяши оторвался от её губ, хищно осматривая податливо подрагивающее тельце.

Услышав сладкий зов, Акабаяши разоблачился и, избавив Никки от белья, прижался к ней, дав ощутить его готовность и твёрдость. Никки провела острыми ноготками, прикусив губу, когда его пальцы раздвинули ей ноги и опустились на влажные губки.

И она поддалась власти его движений, она всё шире раздвигала ноги, позволяя ему проникать глубже.

Её сорванное, учащённое дыхание лишило Мизуки остатков контроля. Он улёгся на неё, прижав всем телом. Мужчина двинул бедрами и протолкнулся внутрь, глухо прорычав. Никки выгнулась ему навстречу, проведя ноготками от груди к плечам, не разрывая зрительного контакта, непроизвольно хищно улыбаясь от блаженства, наконец полученного желаемого ощущения. Не контролируя своё тело, она сама подалась навстречу.

Акабаяши рвано выдохнул и, подхватив Никки за бёдра, принялся размеренно двигаться в ней. Она была такая горячая внутри, такая восхитительно тугая, что каждое движение отзывалось невероятным наслаждением, и мужчина не удержался от стона. Мизуки взял её руку, нежно покрывая поцелуями каждый пальчик. С каждым толчком его голос срывался на хриплый крик.

Щёки Авакусу раскраснелись, а губы призывно раскрылись, в то время как глаза блаженно прикрылись. С губ сорвался очередной тихий стон, девушка перестала себя контролировать. Сладость растекалась от места, где они с Акабаяши соединялись, их тела словно пробовали друг друга и наслаждались чудесным вкусом.

— Никки, посмотри на меня.

От властного голоса Никки распахнула глаза и встретилась с его взглядом, полным дикой страсти. Никки закусила губу, обняв Акабаяши за шею, и запустила пальцы в спутанные каштановые волосы.

Акабаяши подхватил её под спину, не разрывая контакта, и принял сидячее положение, опустившись на колени. Никки глухо охнула, полностью насадившись на него, почувствовав, как приятно ощущать горячую пульсирующую наполненность внутри себя, и заёрзала на члене, подстраиваясь под собственный ритм.