Шрифт:
Закрыв глаза и до боли прикусив собственный кулак, я стоял, уткнувшись лбом в обшарпанную гермодверь. Было обидно! Обидно до слёз! Меня предал и подставил человек, которого я считал своим другом! И не просто подставил, а обрёк на смерть! На страшную смерть, которая находилась в двадцати шагах и равнодушно смотрела на меня.
Я сам виноват: не надо было орать, чтобы открывал быстрее дверь, иначе сдохну! Он специально не открыл: видно, жалко ему было отдавать деньги, которые в своё время у меня занял. Уже приоткрывшаяся было дверь резко захлопнулась, и со скрежетом повернувшийся ворот плотно притянул её массивное полотно к мощному металлическому косяку.
Секунды тянулись мучительно медленно, но я, к собственному удивлению, был всё ещё жив. В голове мелькнула совершенно больная мысль: «А может, повезёт? Может, Рой сегодня сыт? Или он заболел?». Истерично хохотнув над собственными предположениями, я сорвался с места и понёсся по длинному, похожему на тоннель коридору.
Для того чтобы выжить, мне нужна была дверь, мощная герметичная дверь, которая спасает живую душу от кошмара нашего несчастного мира. И я нашёл дверь. Коридор сделал поворот направо и закончился тупиком, если точнее, большой комнатой, у которой имелась такая желанная для меня дверь!
С разбегу, в горячке гонки, я сначала ничего не понял, влетел в комнату, захлопнул за собой спасительную дверь. И только потом до меня дошло: дверь была деревянная, грубо сколоченная из старых досок и двух кусков трухлявой фанеры, на ней даже запора не было.
Это была насмешка судьбы, даже не насмешка. Судьба неприлично и по-хамски ржала надо мной. Ну что же, значит, действительно всё, отбегался! Не станешь же, в самом деле, плечом дверь подпирать. Представив себе картинку, на которой Рой пыхтит и тужится, силясь отворить эту полуразвалившуюся дверь, я по-идиотски расхохотался и отошёл к стене.
ОН никогда не заставляет себя долго ждать! Не успел я почувствовать спиной твёрдость стены, как дверь медленно отворилась и Рой вплыл в комнату. Выглядел ОН так же, как и тремя минутами раньше, когда я грыз собственные кулаки, разве что уменьшился в размере и стал темнее. Серо-зелёное облако подплыло ко мне и замерло, словно раздумывая, убить меня прямо сейчас или подождать, пока я сам от страха сдохну.
Мне не повезло: сердце у меня оказалось крепкое. Сам я, к сожалению, не окочурился, а это значит, что сейчас меня будут убивать! Я зажмурился и от ужаса, сковавшего всё тело, перестал дышать.
Рой убивает страшно, фантазия у него более чем богатая. Находили тела людей и раздавленных, и сжатых в ком, из которого торчали переломанные кости, и обугленных, и с содранной кожей. Да что там говорить, хозяин Громады привык развлекаться разнообразно, со вкусом и с нешуточной выдумкой.
Время шло. Закончился воздух в лёгких, и я, сделав судорожный вдох, открыл глаза. Со мной ничего не произошло, кроме того, что я находился внутри колышущейся зелёной массы, которая время от времени прикасалась чем-то мягким к моему лицу. Сквозь эту зелёную завесу слабо просматривались очертания двери, через которую я сам себя и загнал в ловушку. Но прежде чем мне в голову пришла мысль о том, что было бы неплохо попробовать до этой двери ещё раз добраться, в дверном проёме появились две ослепительно белые точки.
Я снова задержал дыхание, увидев, как эти точки стали приближаться ко мне, увеличиваясь в размерах. Когда точки подступили достаточно близко, я подумал, что они очень уж смахивают на глаза, однако ошибся. Приблизившись почти вплотную к моему лицу, точки начали увеличиваться, пока не превратились в одну большую сферу, которая, вдруг рванулась к моей голове и взорвалась в черепе, заполнив разум невыносимо слепящим светом.
* * *
– Привет! Чё делаешь? – спросил, усевшись за мой столик, маленький вертлявый человечек и шмыгнул носом.
Я негромко выругался. Меня всегда бесила эта его привычка задавать вопросы, имеющие очевидный ответ, а ещё – этот вечно хлюпающий нос, из-за которого его, кстати, и прозвали Мокрухой.
– Вот скажи, Мокруха! – не выдержав в этот раз, спросил я. – Что я, по-твоему, делаю?
Я отложил в сторону ложку, которой только что поглощал нечто со вкусом жареной картошки. По крайней мере, так было написано в меню. Что это было на самом деле, я не представлял, как не знал и того, какой вкус у жареной картошки и как она вообще выглядит. Такое было сплошь и рядом! Слова, доставшиеся нам от предков, остались, а их значение затерялось в прошедших веках.
– Ну-у-у… это… ты обедаешь, – протянул Мокруха растерянно и сглотнул слюну.
– Правильно, обедаю, – начал уже успокаиваться я. – Тогда скажи, какого хрена ты меня об этом спрашиваешь? Если видишь, чем я занят?
Мокруха повёл плечами и пробормотал:
– Ну-у-у… это… Димон, ты не сердись, привык я так, наверное, – и он опять шмыгнул носом.
Я посмотрел в его маленькое чумазое личико, выглядывавшее из широкого ворота замызганной матерчатой куртки, и покачал головой, заметив, что куртка надета на голое тело. В большой мокрухиной семье с одёжкой всегда было туго.
– Ладно, – вздохнул я, отодвигая сковородку, – чего хотел-то?
– Димон, ты это… не мог бы мне денег занять немного… ну… или… вещичек каких, я бы сам продал!..
Я внимательно осмотрел столовку, в которой питался не один уже год. Так, на всякий случай: место известное, бойкое, люд всякий забредает. Всё было спокойно, опасности в данный момент не наблюдалось. Народу было мало, да к тому же я всех присутствующих знал.
– Много надо-то? – спросил, доставая из кармана пачку потрёпанных четвертных. – На что деньги потребовались?
– У меня это… брат на нижние этажи ходил за вещами, и, когда их отряд уже возвращался, они на ковачей наткнулись.
Я присвистнул. Ковач – это опасно! Серьёзный и умный зверь, а если их стая, то могут и целый отряд разделать как бог черепаху.
– Брат сильно пострадал, – опять хлюпнул носом Мокруха. – Медаки сказали, что, если не сделать операцию, ногу придётся отрезать.
– Понятно, – вздохнул я и протянул ему всю пачку. – На, несите брата к медакам, со мной потом рассчитаешься. Свои люди, сочтёмся.