Сломленная
Шрифт:
БРИГГС: ПРИВЕТ, ТЫ В ПОРЯДКЕ? ТЫ ТАК И НЕ ОТПИСАЛА МНЕ!
Я: Прости. Да, в порядке. Эй, почему ты не сказал, что убрался у меня в квартире?
БРИГГС: МОЖЕТ И УБРАЛСЯ.
Я: Не стоило…
БРИГГС: У МЕНЯ СВОИ МЕТОДЫ. Я НЕ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ТЫ ПРИЕХАЛА ДОМОЙ В ВЕСЬ ЭТОТ БАРДАК.
Я: Спасибо, Бриггс. Я очень ценю это. Спасибо, что заставил чувствовать себя в безопасности.
БРИГГС: РАД, ЧТО ТЫ СЕБЯ ТАК ЧУВСТВУЕШЬ. СПИ КРЕПКО, Я ПОЗВОНЮ УТРОМ.
Я: Спасибо.
Бриггс никогда не использовал в сообщениях смайлы, чтобы выразить свои эмоции, но всегда писал
Но, несмотря на то, что Бриггс привел квартиру в порядок, каждый раз, когда я закрывала глаза, меня настигал кошмар. Если он был не о сестре Сибил Марти, которая говорила мне, как она любит Шейна и как никогда не отдаст его такой потаскухе как я, или видения о том, как Дэкс выбивает дух из Сибил, то мой мозг нагонял реальность бытия до знакомства с Шейном. Это была моя гребаная жизнь, которую я так отчаянно ненавидела, но так сильно к ней льнула, чтобы найти убежище. Неуверенность еще раз своими корявыми ручонками обхватила мои мысли и не хотела сделать мой сон спокойным.
– Ну, мне нравятся ощущения, когда грязь скользит между пальцами, - говорю я, вновь опуская руки в холодную мокрую грязь и доставая шар, зажатый ладонями.
– Что ж, тогда я буду моряком, а ты - пекарем, - подытоживает Билли, разглядывая высохшие грязевые куличики, которые мы сделали вчера.
– Потому что моя мама не хочет, чтобы я замарался перед походом в церковь.
Я задумалась о слове «церковь», мои родители никогда о ней не говорили. Мне стало интересно, нравится ли Билли туда ходить, поскольку каждый раз, когда он рассказывает о ней, то морщит свой веснушчатый нос. А также я задаюсь вопросом, живет ли Бог в церкви, но никогда не спрашиваю, поскольку не хочу, чтобы Билли знал, что мы не «божьи дети» как он и его семья. От этой мысли мне становится одиноко и в животе возникает боль.
Я черпаю комок грязи, прежде чем леплю из нее круглую лепешку. Наверное, я единственная, кто сегодня печет кулич из грязи. Но мне плевать, мне нравится играть с Билли, он заставляет меня чувствовать себя особенной.
– Посмотри на все эти куличики!
– пропела я, надеясь стереть божий страх в животе.
– Они такие красивые, прям как ты, Розали, - ответил Билли, а затем наклонился и поцеловал меня в щеку.
Мой желудок скрутило.
Это пугало меня.
Я не понимала, почему он поцеловал меня.
И это смущало меня еще больше.
Я уронила куличик из грязи и побежала домой.
Мои туфли Мэри-Джейн были покрыты грязью, я скинула их у порога и поспешила на кухню. Я не хотела, чтобы мама злилась на меня по какой-либо причине, и надеялась застать ее до того момента, как она налакается дьявольского пойла.
– Мам, мам, мы с Билли делали куличики из грязи, и он поцеловал меня, прямо вот сюда!
– плакала
От мысли о мальчишеских микробах меня тошнило, и когда я подняла взгляд на маму, то увидела ее красные глаза и что бутылка дьявольского пойла стояла за ней на столе, и уже была наполовину пуста… я опоздала.
– Грязные руки и грязное лицо делают из тебя грязную развратную девчонку. Разве я не говорила никогда не играть в грязи с тем пацаном? Могу поспорить, ты позволила ему поцеловать себя! Посмотри на свои колени - измазаны грязью. С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться, - невнятно пробормотала она.
Мамины глаза, как у монстра, видели меня насквозь. Она сморщила лицо, ее дыхание пахло в этот раз как виски больше, чем ее кожа. Она опять лакает дьявольское пойло из бутылки, уже выпив почти половину. Даже в семь лет я могла это определить; я знала, что это значило… меня изобьют. Ничто ее не остановит, я подняла взгляд на металлические часы на кухне, которые висели над мойкой - пять вечера; отец придет домой через полчаса и, если она уже изобьет меня, то он не найдет причину наказать ее за то, что не держала меня в узде.
Она схватила меня за руку, сжав так сильно, что я почувствовала, как ее ногти вонзились в оборку рукава. Дьявол снова вселился в нее, она брызгала слюной, когда начала кричать на меня. Я не хотела испортить платье, мое любимое розовое платье в цветочек. Ей было все равно, ее руки так крепко держали меня, и так жестко, когда она потянула меня за ворот платья. То самое платье, в котором я ходила проведывать в больницу бабушку, от которой пахло мочой. Я так хотела, чтобы она поправилась и забрала меня из этой моей жизни. Но так не произошло, она только лишь прошлась пальцами по сборкам моего платья и улыбнулась. Это была последняя улыбка, которой она меня наградила. Эту улыбку я сохранила в своем сердце, спрятала в потаенный уголок памяти, где хранила самое ценное.
– Ты развратное грязное маленькое дерьмо! Посмотри, что ты натворила с платьем. Оно испорчено, испорчено!
– закричала мама, и это вывело меня из мыслей о бабушке. Ее руки сжались в кулаки у круглого ворота, и она рванула их в стороны, разрывая платье пополам. Задняя часть ворота впилась мне в шею, колени подогнулись, и я упала на пол. Поток воздуха коснулся моей голой груди и слезы брызнули из глаз. Когда я посмотрела вниз, то увидела, что платье было порвано спереди. Мое любимое платье, платье, в котором я навещала бабушку, пахнущую мочой, платье, которое одарили улыбкой.
– С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться.
– Мама взяла деревянную ложку со столешницы, набрала ею чили из глиняного горшочка и плюхнула его в кошачью миску.
– Давай, жри ужин, как свинья, которой ты являешься. Позволила пацанам целовать себя. Может ты позволила им залезть себе под юбку?
Я не могла вымолвить ни слова, сердце заболело… я ненавидела ее. Пальцы на ногах болели от холода, а платье рваными лоскутами развевалось вокруг меня.