Сломленный ангел
Шрифт:
У нее редко оставалось время даже для того, чтобы прочесть газету или журнал, а если ей удавалось выкроить для этого минутку, то тогда ее жизнь представлялась ей еще горше. Англия оказалась во власти «Детей цветов», и Сюзанне казалось, что буквально все молодые люди в стране только и делают, что ходят на рок-концерты, сборища хиппи и прочие разгульные вечеринки, занимаются любовью в общественных местах, тогда как самое смелое, на что она отважилась, чтобы ощутить себя хиппи, было купить блузку из марли в Стрэтфорде и подпевать песенке «Экспресс из Марракеша», звучащей по радио.
Она помнила, как впала в мрачное
Из них исчезли юмор и шутки, и Бет больше не писала о том, как ей работается по субботам и на каникулах в обувном магазине. Она перестала упоминать о мальчиках, которые ей нравились, или описывать одежду, которую она себе купила, или фильмы, которые смотрела. Складывалось впечатление, что она давно переросла свою старую подругу, и теперь письма к ней превратились в нудную и постылую обязанность.
Сюзанне становилось особенно горько, когда она перечитывала письма, которые Бет писала ей меньше года назад. В них она искренне сочувствовала Сюзанне, советуя ей серьезно поговорить с отцом и убедить его в необходимости нанять сиделку или экономку для матери, чтобы Сюзанна могла заняться своей карьерой. Она даже предлагала ей вместе снять квартиру в Лондоне.
В последнем письме не было и намека на то, что они собирались жить вместе, как не было и горячих просьб поговорить-таки наконец с отцом. Бет не сказала ей «прощай», но это чувствовалось в каждом слове. Отныне она шла своим путем.
В это время газеты и телевидение только и говорили, что о свободной любви. Если верить им, то все поголовно молодые люди в возрасте до двадцати пяти лет спали с кем им заблагорассудится, ведь опасность нежелательной беременности практически исчезла благодаря средствам контрацепции. Однако весь сексуальный опыт Сюзанны ограничивался невинными поцелуями с мальчиком, который проводил ее домой после танцев в Стрэтфорде в то лето, когда она последний раз виделась с Бет. Она знала, что больше у нее не будет возможности обогатить его, поскольку она не встречалась с юношами.
Перед самым Рождеством она вдруг отчетливо поняла, что с Бет или без нее, но она навеки застряла в родительском доме. В тот день она вместе с сотнями других покупателей толкалась в очередях в магазинах Стрэтфорда, чтобы купить новую елочную гирлянду, потому что старая перегорела.
Когда она вернулась домой, с матерью случилась истерика. Она хотела сходить с туалет, но дверную ручку, которую отец обещал починить, в очередной раз заело, и она обмочилась, сидя в своей инвалидной коляске. И хотя речь ее была затруднена, мать ясно дала понять, что считает во всем виноватой Сюзанну, поскольку та, по ее мнению, отсутствовала слишком долго.
Сюзанна не задержалась даже для того, чтобы выпить чашечку чая, не говоря уже о том, чтобы
Отец появился дома только после девяти вечера, в очередной раз сославшись на то, что он работал в конторе. Но когда она ставила перед ним в кухне разогретый ужин, то почувствовала, что от него пахнет виски, и догадалась, что отец сидел в баре.
Когда он ушел из кухни, она расплакалась: ей было горько и обидно. Ее день начинался в семь утра — с того, что она помогала матери встать с кровати и готовила завтрак. Каждая минута была на счету, сейчас уже минуло десять часов, а ей еще предстояло уложить мать в постель, и только после этого можно будет хотя бы сесть в кресло и перевести дух.
Это было несправедливо и неправильно. Отец мог хотя бы приходить домой сразу после работы, ужинать с ними и разговаривать с матерью по вечерам. Он должен был починить ручку в двери, и это он должен был купить гирлянду для новогодней елки. То, что он взвалил все это на дочь, было неправильно.
— В чем дело? — полюбопытствовал с порога отец. Должно быть, он вернулся в кухню, чтобы взять что-то.
Сюзанна посмотрела на него, в его когда-то добрых глазах больше не было сочувствия, сейчас в них светилось одно только раздражение.
— Я так больше не могу, — всхлипывала она. — У меня нет никакой личной жизни, нет друзей. Так больше не может продолжаться, это несправедливо. Я хочу уехать и найти работу в Лондоне, как Мартин.
— Ну какую работу ты можешь найти? — презрительно спросил он. — Неужели ты полагаешься на свои хорошие оценки по домоводству и географии? Они не очень-то тебе помогут.
В тот день, когда она получила свои не слишком обнадеживающие оценки, отец только рассмеялся и сказал, что математика и естественные науки — просто ерунда и что из нее в любом случае получится первоклассный секретарь. Теперь же он, похоже, встал на сторону Мартина, считая ее глупой.
— Я могу поступить в колледж, где готовят секретарей. Я всегда мечтала об этом, — сквозь слезы выдавила она.
— Ну, и кто, по-твоему, будет платить за это? — коротко бросил он. — Мне приходится работать с утра до ночи, чтобы у нас была крыша над головой.
— Тогда я поищу любую работу, — отчаянно выпалила она. — Я могу стать официанткой или работать с картотеками.
— Ты согласна отправить свою мать в дом престарелых только ради того, чтобы стать официанткой? — спросил отец, и его кустистые брови полезли на лоб от возмущения. — Ушам своим не верю.
— Тогда найми кого-нибудь еще ухаживать за ней, — расплакалась Сюзанна. — Я больше не в состоянии заниматься этим.
— Я не могу себе этого позволить, услуги сиделки стоят слишком дорого, — резко ответил он. — Я скажу тебе, как обстоят дела. Если ты настаиваешь на том, чтобы бросить свою мать, ей придется отправиться в дом престарелых. Тебе не приходило в голову, что тогда с ней будет? Она не только вынуждена будет жить в обществе старых, больных, лишившихся рассудка женщин, но еще и мучиться сознанием того, что ее дочь оказалась такой эгоисткой, что предпочла прислуживать за чужим столом, чем заботиться о собственной матери.