Слова, которых нет
Шрифт:
Но хуже всего было не это.
Ник протер глаза, полагая, что у него что-то случилось со зрением.
– Черт, да что со мной? – спросил он себя вслух. – Почему все черно-белое? Как в тех старых фильмах с Хамфри, как его… которые любит брат. Ерунда какая-то.
Ник несколько раз поморгал, но это ничего не изменило, участок с тремя деревьями все еще был черно-белым. Он посмотрел на соседский дом, с ним было все в порядке – дом окружал идеальный зеленый газон. Да и садовых гномов едва ли можно было назвать черно-белыми. А главное,
Взгляд Ника вновь сместился на родительский дом. Он потряс головой, но ничего не изменилось.
– Бред какой-то, – сказал он и все-таки сделал шаг вперед. – Неужели мистер Келлерман прав и у меня галлюцинации? А может быть, мне не стоило есть те кексы с сюрпризом, которые приготовил брат?
Ник рыгнул и постучал себя по груди.
– Да, не стоило. Но они такие вкусные.
Он перешагнул невидимую границу, где черно-белый участок земли стыковался с цветным. Но оказавшись там полностью, его тело не потеряло цвета.
– Странно. Галлюцинации я еще могу объяснить, но почему здесь так холодно?
Несмотря на это, Ник зашагал к двери, которая раньше была красной.
– Может, я задремал в автобусе? – спросил он себя, а затем трижды постучал.
Дверь открылась в тот момент, когда Ник начал трясти головой, пытаясь в последний раз развеять иллюзию. Ему бы стоило смутиться, но на его лице отпечатались совсем другие эмоции.
– Кто вы? – не скрывая удивления, спросил он у темноволосой женщины, стоявшей перед ним.
Она смотрела на него с не меньшим удивлением.
– Я здесь живу, – ответила женщина. – А кто вы?
– Подождите, но это же бред какой-то. Это дом моих родителей!
– Боюсь, вы ошиблись, молодой человек. Этот дом я купила еще год назад.
Ник посмотрел за спину женщине и увидел, что гостиная дома, в котором он вырос, выглядит совсем иначе, чем полгода назад. Учитывая консервативные взгляды его родителей, это было крайне маловероятно.
– Это ведь дом №206 по Савин-Хилл-Авеню? – спросил Ник, надеясь на недоразумение.
– Да, – ответила женщина.
Но недоразумения не было. Тогда что это?
– Бред какой-то, – прошептал Ник, и тут до него наконец-то дошло, что женщина, стоявшая перед ним, тоже черно-белая, как и весь участок, как и весь дом, как мебель в нем, как все здесь.
– Простите, – сказал он дрожащим голосом и убежал.
Одна из девяти лириков
– И зачем я только тебя повысил, Ники-малыш. – Мистер Келлерман скомкал листок бумаги со статьей и точным броском отправил его в корзину. – Ты такой же паршивый журналист, как я отец, муж и виолончелист. Тебя не должно быть в статье. Засунь свое «Я» обратно в задницу, чтобы оно больше не выглядывало из твоей черной норки никогда! И перепиши все! Понял?!
– Да, сэр, – ответил Ник, сжав кулаки. На левой руке он носил черную атлетическую перчатку и красный браслет. Из-за этого со стороны казалось, что Ник готов устроить поединок в октагоне.
Но его редактору было плевать на это. Все его внимание было занято бумажным кубком Стэнли, который стоял у него на полке над диваном для посетителей.
Когда грезы мистера Келлермана все-таки развеялись, он заметил, что Элизабет как-то странно смотрит на него.
– А ты чего вылупилась, малышка? – спросил мистер Келлерман.
Элизабет сделала два шага вперед по ковровой дорожке, остановившись возле странного табурета, у которого одна из ножек давно треснула, и протянула правую руку ладонью вверх. На ней что-то лежало.
– Жвачку? – предложила Элизабет.
Мистер Келлерман почесал шлем на своей голове и сказал:
– Эй, Ники-малыш, чего она от меня хочет?
– Возьмите жвачку, сэр, иначе она не уйдет, – ответил Ник.
– Ээ… ладно.
Мистер Келлерман взял жвачку так осторожно и трепетно, как брал клюшку Уэйна Гретцки в молодости после драки, которую сам же и затеял из-за этой клюшки. Но Элизабет не отошла от стола, а ее взгляд все еще был направлен на мистера Келлермана. Она хотела чего-то еще? Тогда мистер Келлерман открыл упаковку и достал вкладыш.
– Любовь – это… развод, алименты и неблагодарные дети, – прочитал он и озадаченно посмотрел на Элизабет.
Она почему-то улыбалась, как будто услышала что-то веселое.
– И где ты только берешь эту жвачку? – спросил мистер Келлерман.
– Никто точно не знает, – ответил Ник. – Но это еще не самый бредовый вкладыш.
– Бред?! Что?! Не говори глупости, Ники-малыш, да если бы мне кто-то раньше дал эту жвачку, то я, может, и не женился бы никогда! Она пророческая!
Ник молча направился к выходу. Элизабет сделала реверанс и поспешила за ним.
– А фотографии классные, – окликнул друзей мистер Келлерман до того, как дверь закрылась.
Элизабет засияла и поклонилась.
Выйдя на улицу, Ник заметил:
– И так всегда, меня ругают, а тебя хвалят.
– О! – воскликнула Элизабет.
– Что?
– Трехлистный клевер.
Элизабет присела возле газона и принялась фотографировать траву.
– Серьезно? – развел руками Ник. – Это не редкость, Элизабет. Он ничем не особеннее миллиарда других клеверов.
– Красивый, – только и сказала Элизабет, а потом встала и пошла за Ником.
Несмотря на палящее солнце, друзья несли с собой зимнюю одежду и обувь, словно готовились к восхождению в горы. Но остановились они не у гор, а у клуба «Рояль» на Тремонт-стрит, где в прошлом проводили немало вечеров, делая репортажи и фотографируя знаменитостей.
Только клуба больше не было. На его месте расположилась лишь черно-белая деревянная сцена, сугробы и мусор, окруженные строительным забором.
– Неплохой был клуб, – с грустью произнес Ник.
– Угу, – согласилась Элизабет.