Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
Кайе не очень понимал, как и зачем он здесь очутился. Он шел убивать северянина? Или что? Недавнее начисто стерлось из памяти, оставив обгоревшие лоскуты. Стены Хранительницы под его пальцами… вот он стоит на Башне, возле которой, как и повсюду, беснуется человеческое море. Здесь тоже гудят барабаны, кто-то кричит. Сегодня Хранительница напьется досыта. Потом он видит небо, а после — лицо служителя, серое, перекошенное, и снова — трава в щелях между камней мостовой. И кровь.
А теперь на него со страхом смотрит северный мальчишка; значит, он сам уже дошел до Дома Звезд, не заметив этого. И огонь
— Сними браслет, — велел Кайе.
— Я не могу, он запаян, — откликнулся Айтли; голос его дрогнул, но сам он не отшатнулся, и позу не переменил.
— Дай руку.
Айтли повиновался, только на миг рука дрогнула, когда пальцы, на которых еще кровь не засохла, коснулись его запястья. Что ж он так крови боится, с досадой подумал Кайе. Схватил его руку, пальцами подцепил край браслета, сжал сильно. Услышал испуганный полукрик — полувздох, но не поднял головы, он растягивал и сминал серебро, словно то было мягкой глиной.
Рывком сдернул то, что больше не напоминало браслет, поранив запястье заложника. Серебро вобрало в себя часть огня… еще одну часть. Но все равно оставалось много. Казалось, тело звенит изнутри, настолько тонкой стала оболочка. И больно… хотя такая боль уже не страшно, ее можно переносить. Языком тронул попавшую на ладонь другую, северную кровь, лизнул — на вкус она не отличалась от южной. Выпустил руку Айтли. Откинулся к стене, закрыв глаза.
Тут… можно хотя бы дышать.
Прохладные пальцы легли на виски. Прохлада потекла в вены, успокаивая… северная Сила, освобожденная. Легкая, прозрачная, как дождевые струи.
Дождевые струи… Таличе, вспомнил — и думал о ней.
Струйки весеннего ливня скользили по вискам, по лбу, по глазам… смывали алые пятна. Потом дождь кончился.
Открыл глаза, поднялся. Улыбнулся. Увидел — тень ответной улыбки скользнула по тонким губам.
— Я думал, на сей раз ты меня убьешь. Когда ты вошел.
— Я был на Башне, — сказал Кайе.
— Ты… кого-то сбросил?
— Не помню. Кажется, нет. По-моему, я чуть сам не спрыгнул оттуда. На, — Кайе поднял с пола, протянул то, что было браслетом.
— Зачем? Теперь его не надеть…
— Оставь на память. Я пришлю того, кто новый закроет.
— Но если решат, что это я сам?
— Не глупи. Твоя сестра открыла свой, а не превратила в смятый хлам.
Усмехнулся:
— Твоя сестра мастерица наводить ужас… а ты, выходит, наоборот?
Айтли кивнул:
— Это оборотные стороны одного и того же.
— Почему ты решил помочь?
— Потому что ты помог мне до этого, — оглянулся на окно:
— Что там, снаружи?
— Праздник, — Кайе добавил, заметив тревогу: — Сюда больше никто не придет.
— У тебя и на лице кровь.
— Я знаю.
— Если нужна вода…
— В Астале каналы на каждом шагу. Хотя сегодня вода в них не будет прозрачной.
Голос Айтли стал глуше, словно он боялся спросить:
— Об Этле… ничего?
— Я не слышал.
Кивнул на прощанье и шагнул за порог.
Ночь уползла, уставшая от света, движений и грохота. Рассвет висел блеклой дымкой, глядя на пустеющие площади и улицы, и сомневался, стоит ли ему спускаться сюда. Рассвету было не по себе.
Имма покусывала листик мяты, пытаясь прогнать привкус сладкого дыма во рту. Праздники ее не интересовали, но в том или ином движении толпы она видела очередные предзнаменования. Почти все время она просидела на постаменте возле черной стелы на краю площади.
Там, на постаменте, и нашел ее Ийа, протянул руку — идем. Уставшая Имма послушалась, она всегда слушалась, если дело не касалось ее личного мира.
— Ты видела его сегодня? Кайе? — и, не ожидая ответа, продолжил: — Я боялся, все закончится плохо. Но он подевался куда-то.
— Чего же ты ждал? И почему никому не сказал? — удивилась Имма.
— Я видел энихи, а не человека. Такого, который отчаянно нуждается в крови… и способен когтями искры высекать из камней. Я потерял его из виду и больше найти не смог. Искал.
Он какое-то время шел молча, и спутница не нарушала течения его мыслей. Пальцы ее подрагивали, как всегда — в воздухе после праздника парило много невидимых нитей.
— Имма, я хотел лишь мести старшему. Я вел себя, как дурак.
Молодая женщина изумленно воззрилась на друга, и руки ее замерли.
— Я не стал любить Къятту, — усмехнулся невесело. — Но мальчишка… — Шагнул в сторону и присел на медный край фонтана в виде ревущего оленя. — Когда он был мал, я пытался его спасти, потом пытался убить. А сейчас я не понимаю, что от него ожидать. Да, он смел, беспечен, живет полной жизнью, не признавая запретов — но ведь много таких, те же Кауки. Те же мои братья, чтоб им провалиться. Но он готов рискнуть собой ради других, пусть это просто детский гонор. Он доверился мне — врагу. И еще… я касался его души. Он плохо владеет собой, ему едва удается справляться с Огнем. Но он сильнее, чем я мог надеяться — я говорю про тело. Раньше я мог мечтать, что он сожжет сам себя. Теперь скажу — нет. Еще пока нет. Зато любого другого — и удержаться вряд ли сумеет. И не станет — он убивает, как дышит. После сегодняшнего праздника кое-кто не вернется домой именно из-за него.
— Тебе-точто? — растерянно спросила Имма.
— Имма, дело не в тех пострадавших; мы все — рядом.
— Но что тебя беспокоит? — молодая женщина положила ему ладонь на плечо. — Нас семь Родов. Неужто не справимся с одним, если тот бросит нам вызов?
— Ты сама готова его принять? Я уверен, что нет, и большинство среди ваших. Мы и так… тесно здесь, душно, ты понимаешь? Всех нас чересчур много, но мы будто приклеенные друг к другу, у Родов не хватает душевных сил или разума отлепиться от Асталы и основать что-то собственное, как было некогда. Мы соперники, нередко противники, но все наши действия — нападения на рудники и караваны друг друга, желательно сохраняя в тайне, кто именно виновник. Даже Круг стал почти игрой… И все больше разница между тем, что заложено в нас и тем, что мы делаем. Только Кауки живут полной жизнью, но их путь тупиковый, они зря пытаются твердить об истинном величии тех, кто пытался жить так же — и основал Асталу. Не они, разрушающие мир и себя, были родоначальниками, а те, в ком присутствовал здравый смысл и жажда жизни. Север боится нас, но не зря ли? Никуда мы не двинемся из этих лесов и болот. Или выродимся, или спалим все сами, наконец-то устав от этой бессмысленной возни.