Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
— Очередная ложь.
Но удалось зацепить: в глазах интерес появился. Рассказывать Лачи умел, и все убеждение постарался вложить в слова и голос. Старался короче говорить, понятней.
— Больше мне нет смысла лгать. Ты думал, предатель был в одном отряде с тобой?
— Разве не так?
— Не так. Мы успели увидеться раньше, это он подкинул твоему брату мысль о камнеклюве. Тот, кто отдал тебя Северу, думал — мы не сможем направить тебя против Юга…
Эти слова Кайе, похоже, прослушал: слишком обрадовался, что предатель не из числа приближенных.
— Кто? — потребовал он.
— Себя
— Ийа… — не ответ, просто имя — и прозвучало, словно проклятие. И обещание. Мягко, почти бесплотным голосом. И сам ведь хотел Лачи, чтобы загорелся на Юге пожар, а по коже мороз пробежал. Не хотел бы он очутиться на месте того, чье имя произносят так.
Северянин ощутил в руке прохладу акайли — черный алмаз не нагревался от соприкосновения с кожей — и стало немного легче.
— Вот тебе последнее поручение, зверек. Жаль, что приходится расставаться так скоро — мы слишком мало успели. Ты побежишь на юг, в Асталу-город, так быстро, как только сможешь. Ты будешь себя беречь. А вернувшись в Асталу, будешь убивать Сильнейших и их свиту, и свою родню тоже, и уничтожишь сам город. Пусть никого не останется.
Сжал руку в кулак, будто не акайли держал, а душу пленника своего. Конечно, все до конца Кайе не успеет исполнить, раньше умрет. Но и того, что успеет, будет достаточно. Пока южане будут приходить в себя, обессиленные, север вздохнет свободно, беспрепятственно забирая себе новые земли и богатства этих земель…
Лачи не видел лица Кайе. Через миг после окончания речи на траве перед Соправителем стоял зверь. Человеком он не выдержит путь, а зверь — справится, в зверином обличье Кайе легче. Должен успеть до того, как Печать уничтожит его самого.
Что же, зато он еще поживет и увидит лес, как хотел. Разве не стоит быть благодарным за это?
— Это всё. Беги…
Рука разжалась — черное тело рванулось вперед. Лачи, наконец давая себе волю, выкрикнул вслед:
— Ты будешь факелом в стоге сухой соломы. Зажги в Астале такой костер, чтобы юг долго еще не опомнился! И сам сгори в нем!
Много раз над головой энихи взошло и село солнце.
Зверя подгонял приказ, поэтому он не обращал внимания на бездорожье; лапы энихи не были приспособлены к долгому бегу, но сила и выносливость зверя превосходили таковые у обычных его сородичей. Обессиленный, полуослепший от боли и ярости, он бежал на юг, руководствуясь чутьем и зверя, и охотника. Он не избегал людей, напротив, энихи влекло к ним. Приказ был — в Асталу, Асталу-город, только в голове хищника все смешалось, и он понимал — не то, лишь увидев людей вблизи. Но оба встреченных лагеря принадлежали чужакам, и он промчался через стоянки, больше не обращая внимания на крики и новую боль.
Он не мог охотиться — для охоты требуется ясный рассудок, даже у зверя. Лишь пару раз прямо на дороге ему попадалась добыча — равнинная дрофа и крошечный олененок. Они были растерзаны мгновенно.
Мальчик с пепельными волосами, стянутыми на затылке в узел, гордился собой. Он только что убил большого самца йука, не опасную добычу, но очень вкусную. Опираясь на короткое копье, мальчик рассматривал жесткие щетинки на морде йука и думал, как обрадуется мать — она любит сладковатое сочное мясо этих зверей. Акки всего девять весен, но его уже считают хорошим охотником — а ведь он рожден не в племени. Сейчас он покажет добычу, а потом потащит ее в стойбище — сам, хоть йука и тяжелый. Женщины племени таскают тяжести, но она — особенная; как и он, рожденная вне, и она — Лунная Тень. А ее настоящее имя, Соль, может выговорить только Акки.
— Мама! — крикнул он, и голос негромкий, но звонкий был услышан.
— Иду! — женщина бежала к сыну, легко, будто молоденькая девушка, и улыбалась — среди дня, неподалеку от стойбища, им почти нечего было опасаться.
Энихи слышал человеческие голоса. Чувствовал запах только что убитой добычи, и, почти обезумев, свернул в ее сторону и полетел по густым зарослям папоротника.
Акки увидел, как вырвалось из кустов черное тело зверя. Вскрикнула женщина — а черный метнулся к ней, и Акки, защищая мать, бросил копье и попал зверю в бок. С рычанием, похожим на стон, энихи взвился в воздух и всем весом обрушился на мальчика, раздавив ему грудную клетку и разодрав лапой ногу.
Хрипло рыча, оглянулся — женщина бежала к нему. От нее пахло йука и молоком… она бежала прямо на зверя, и тот отступил. Хвост забил по бокам, но энихи пятился, не сводя глаз с женщины, которая упала на колени возле тела ребенка. Кричала протяжно, с надрывом, словно это ей он нанес рану, и не обращала внимания на черного хищника.
Развернувшись, энихи нырнул в заросли и помчался прочь от поляны, где осталась желанная пища.
Астала
Небо выглядело необычно — пришла рыжеватая хвостатая гостья, не звезда, что-то большее. По вечерам гостью видно было сквозь гаснущее пламя заката.
Так бывает, говорили старики. Это всего лишь заблудившееся дитя солнца — ищет мать. Огонек лепил из рыжей глины маленького зверька с пушистым хвостом, похожего на лисицу, и выносил под дневное солнце — пусть мать вспомнит, где ее дитя.
Он пытался снова пристроиться к целителю, но тот лишь покачал головой, беззлобно — нет, сейчас ты не здесь. Толку не будет…
Завязались почки ореха ашот, из которых добывают зеленую краску — красивую, но не очень стойкую. Рынки завалены были зеленым холстом, и посуда, плетеная и глиняная, гордилась нарядными узорами цвета молодой хвои.
Вернулись несколько человек, с которыми Къятта покинул Асталу. Никто не знал его планов. Он наверняка направился на север — большой отряд означал бы объявление войны. Но ведь… какая война, если юг едва ли не благодарен эсса за смерть… своего.
Огонек давно знал, что товарищ жив, и ему плохо. Но по-прежнему ни с кем не поделился этим, кроме Шиталь. А время шло, и до полукровки никому не было дела… как и до пропавшего. Шиталь заверяла, что ее люди стараются разведать, что могут, но, видно, могли мало что.