Словарь современного молодежного жаргона
Шрифт:
– Свидетели? – спросила Ева.
– Абсолютно ничего, – ответил Баррали. – Никто ничего не видел и не слышал в sa die de sos mortos.
– А судьи? – спросила Раис.
– Аппарат судей Нуоро в то время был парализован, потому что многие судьи с континента взяли отпуск по болезни, опасаясь за свою жизнь. Все потому, что какие-то бандиты напали на них с угрозами. Атмосфера была напряженная… Многим прокурорам – и прокурор Нуоро не был исключением – приходилось заниматься обработкой тысяч дел. В следственных отделах иногда даже нам, полицейским, было трудно найти кого-нибудь, с кем можно было бы решить что-то по следствию…
– Ну, не то чтобы что-то сильно изменилось с тех пор, – прокомментировала Раис. – И я говорю не только о Нуоро.
– Ага. Это были тяжелые времена, в том числе из-за терроризма – много людей похищали. Судья, который первоначально заведовал расследованием, считал, что девушку похитили, а семья не хотела или не могла платить выкуп, поэтому похитители убили ее таким варварским способом, чтобы послать сообщение.
– Почему ты сказал «первоначально»? – спросила Ева.
– Потому что через неделю доктор Джуттари добился перевода в Милан, в свой город. Через три месяца «Красные бригады» [69] убили его…
69
«Красные бригады» – леворадикальная вооруженная группировка, придерживавшаяся тактики городской партизанской войны.
– Черт подери… Его заменили?
– Не сразу. Пару недель на его место никого не присылали. Карабинеры продолжали действовать самостоятельно. Расследование велось cuda manera…
– Это что значит? – спросила Ева.
– Наспех, – перевела Раис. – Продолжай, Морено.
– Я провел большую часть допросов. Но местные жители не хотели со мной говорить. Все они были хорошими людьми, но ты должна понять, Кроче, что любой, кто носил форму, сардинскую или нет, в Барбадже не пользовался уважением. Омерта [70] . И со мной никто даже не хотел разговаривать. Тем более учитывая мой возраст – у меня не было никакого влияния.
70
Омерта – кодекс молчания, круговая порука.
– Но настоящая загадка заключалась в другом, верно? – сказала Кроче. Мужчина серьезно кивнул.
– Да. Личность потерпевшей. Не было никакой возможности узнать, кто она. Никто не приходил ее искать, никто не заявлял о ее пропаже, и никто в деревне или в соседних деревнях не узнал ее.
– Как такое возможно? – спросила Ева. – Сколько жителей было в Оруне?
– Меньше пяти тысяч.
– И никто из них никогда не видел девушку? Как это?
– Не знаю. Я задавал себе этот вопрос сорок один год и до сих пор не нашел правдоподобного ответа. Могу заверить вас, что мы обошли всех жителей, показывая фото девушки. Ничего. Журналист из Нуоро написал материал и по нашей просьбе составил обращение с фотографиями девушки. Никто не откликнулся.
– Bellu casinu [71] … – прокомментировала Раис.
– Это точно. Прежде всего на чиновничьем и административном уровне… Статья не возымела должного эффекта – наоборот, плохо отразилась на Кантарутти, ему начал дышать в затылок начальник провинции Нуоро. На него надавили, чтобы он закрыл дело и не выглядел дураком, над которым насмехается кучка пастухов.
– Мне почти жаль этого бедолагу, – сказала Мара.
– Не стоит. Маршал был unu fizz’e bagae [72] : он устроил облаву на пастухов и фермеров и представил десяток подозреваемых без малейших доказательств. Выбирал самые уродливые лица, по которым якобы тюрьма плачет: такова была его следственная тактика.
71
Ну и дела (сард.).
72
Сукиным сыном (сард.).
– Но это превышение полномочий…
– Обычная история для этих мест, Кроче, – сказала Раис. – Верно?
– К сожалению, да, – признал Баррали. – Прогресс, экономический бум и революции шестидесятых остановились на склонах Дженнардженту. При всем уважении к нашему краю, время в этих местах как будто не двигалось, а остановилось навсегда.
– И?..
– Десять человек в тюрьме, жертва, имя которой никому не известно, никаких свидетелей, непонятная ритуальная схема и стратегия Кантарутти, заключающаяся в том, чтобы дождаться, когда один из этих десяти устанет мариноваться и настучит на кого-нибудь, чтобы он смог закрыть дело с чистосердечным признанием.
– А местные жители? – недоверчиво спросила Ева.
– Они вели себя как ни в чем не бывало, – сказал Морено. – Барбаджа – это остров на острове, Ева. Царство в себе со своими законами и правилами жизни, отличными от любого другого региона Сардинии. Люди, которые не любят вмешиваться в дела, которые их лично не касаются.
– Тогда… ты должен был отпустить их, верно? – спросила Ева, листая материалы дела.
– Да. И это еще одна загадка той неприятной истории… Через три недели после обнаружения тела казармы карабинеров, проводивших расследование, подверглись поджогу.
– Однако, – сказала Мара.
– На это претендовали некоторые формирования местных террористов, которые в то время проводили акции против нарастающей милитаризации Сардинии. Основными целями были казармы армии и карабинеров.
– И как отреагировал этот Кантарутти? – спросила миланка.
– Выпустил жителей Оруно из своих лап, ушел на больничный и сидел дома, пока его через несколько месяцев не перевели в его любимый Фриули. Он был убежден, что местные бандиты заставят его заплатить за аресты пастухов.
– Достойно похвалы, не так ли? – сказала Раис.
– Возможно. Проблема в том, что казарменный архив и склад вещественных доказательств сгорели. От артефактов, найденных на месте преступления в Су Темпесу, осталась лишь горстка пепла.
– Дерьмо… Значит, ты думаешь, что между убийством и взрывом могла быть связь? – спросила Раис.
– Не знаю… Это не было установлено. Но уничтожение вещественных доказательств и неопознанное тело способствовали тому, что дело отправили в архив. После пожара жители Оруно больше не открывали нам двери, опасаясь, что даже простая болтовня с копами может создать им проблемы с бандитами или с теми, кто поджег казармы.
– А ты что думаешь по этому поводу? Думаешь, они знали, кто эта девушка? – спросила Раис.
– Возможно, я ошибаюсь, но инстинкт всегда говорил мне: нет.
– Значит, она могла быть не из их общины?
– Не знаю, Кроче. Повторяю: я не уверен, но что-то мне подсказывает, что так оно и было. Девушка не местная.
– Тогда зачем ее так убивать?
– Это вопрос на миллион долларов, Раис, – сказал Баррали. – Я был двадцатитрехлетним юношей без опыта, а Кантарутти и другие не только вели себя так, как будто их все это не волнует, но, наоборот, еще больше все усложняли, нажив себе врагов в общине, в которой и так правил закон омерты. Кроме того, ни судебные органы, ни кто-либо еще не занимался всерьез делом этой девушки. Всех волновало другое.