Словарь современного молодежного жаргона
Шрифт:
– Мы здесь поэтому? – спросил Микели в замешательстве у своего отца. Тот угрюмо кивнул. Микели заметил, что Бастьяну был в угрюмом настроении и, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке, как будто собирался встретиться с важным лицом и не был к этому готов.
Оказавшись в музее, они увидели сидящего за столом администратора лет шестидесяти. Тот оторвался от журнала и уставился на них.
– Доброе утро… Вы пришли посмотреть Богиню-Мать? – спросил он с неопределенным любопытством. Оба Ладу, должно быть, не принадлежали к обычному типу посетителей.
– Да. Два билета, пожалуйста, – сказал Бастьяну, пытаясь смягчить резкий акцент Барбаджи. Он протянул мужчине деньги и стал ждать сдачи.
– Вам нужен гид?
Бастьяну покачал головой.
– Тогда, пожалуйста, сюда.
Мужчина и его сын оказались в комнате, в центре которой была выставлена, защищенная большим стеклянным шкафом, единственная скульптура, представляющая собой древний образец средиземноморской Богини-Матери.
В комнате висела жуткая тишина.
Бастьяну был словно охвачен ощущением религиозного экстаза и начал медленно ходить вокруг витрины; его глаза были прикованы к сорокачетырехсантиметровой статуэтке из блестящего белого мрамора, которая и спустя более пяти тысяч лет продолжала сиять, как будто от нее исходил свет. В течение веков она стала самой сардинской Богиней-Матерью, изображаемая во всевозможных драгоценностях.
– Папа? – сказал Микели через несколько минут. – Зачем мы сюда пришли? Чтобы украсть ее?
Лицо мужчины расплылось в веселой улыбке.
– Нет, – ответил он.
– Так зачем?
Бастьяну хранил молчание, восхищаясь девственной красотой и святостью женской фигуры Богини, которая служила мостом между временем предков и настоящим. Как будто статуя излучала легкую вибрацию, которая заставляла его душу резонировать с ней.
– Папа? – сказал Микели, тряся его.
– Поймешь, когда мы вернемся домой, – только и сказал Бастьяну Ладу.
Глава 39
Пляж Чентомила, проспект Поэтто, Кальяри
– Ну что? Тебе нравится? – спросила Мара Раис. – Конечно, она немного маловата, но…
– Беру, – сказала Ева, застигнув свою напарницу и ее подругу врасплох.
– Может быть, ты хочешь попробовать пожить тут неделю-две, посмотреть, подходит ли она тебе? – предложила хозяйка дома Рафаэлла после нескольких секунд смущенного молчания.
– Нет-нет. Она идеально подходит. Беру, – повторила Ева, обводя взглядом комнату, в которой не было и двадцати пяти квадратных метров. – Она небольшая, но с восхитительным видом. И кофемашина имеется; чего еще можно желать?
Рафаэлла уставилась на Мару, которая пожала плечами.
– Она из Милана, – сказала Раис, словно это должно было объяснить причуды коллеги.
– Когда я могу заселяться? – спросила Ева.
– На самом деле это было так внезапно, что у меня даже не было времени… – Рафаэлла оказалась не готова к такому нетерпению. – Я не знаю… Жилье свободно, но я должна хотя бы прибраться и…
– Я могу и сама прибраться, не переживай. Если ты не возражаешь, я бы заселилась сейчас.
– Сейчас? Это как?
– Вот прямо сейчас, – ответила Ева, улыбаясь.
– Черт, Кроче… Дыра, где ты остановилась, должно быть, действительно отстой, если ты так спешишь оттуда сбежать, – сказала Раис.
– Нет, я просто хочу иметь место, где буду чувствовать себя дома.
– Ну, это, конечно, лучше, чем помещение, которое тебе дали бы в казарме… Рафаэлла, что скажешь? Она хочет прямо сейчас, ничего не поделаешь.
– Хорошо, тогда… дайте мне время спуститься вниз и распечатать документы, я вернусь быстро.
– Спасибо, – сказала Ева.
– Тебе тут действительно нравится? – спросила Раис, когда они остались одни.
– Это рядом с морем. Его видно даже из того окошечка… И потом, эта маленькая терраса… Иди сюда.
Ева открыла окно, и Мара последовала за ней на небольшой крытый балкон с видом на проспект Поэтто, откуда можно было увидеть огромный неподвижный водоем, усеянный сотнями розовых фламинго и окруженный болотистой растительностью.
– Это безумие… – прошептала миланка, любуясь видом и облокотившись на перила.
Раис покачала головой и вернулась в мансарду, где приготовила пару кофе и поставила их на столик на двоих на терраске.
– Спасибо, – сказала Ева, потягивая кофе.
Мара указала на пруд:
– Sa genti arrubia.
– Прошу прощения?
– Розовые фламинго. Здесь мы их так и называем. Это означает по-сардски «красный народец».
– Они великолепны.
– Они – символ города. У нас самая большая постоянная колония в Италии и одна из самых больших в Европе. Отсюда их хорошо видно. На закате они мигрируют в природный парк Молентаргиус, к пруду Санта-Джилла. Сотни и сотни розовых птиц, пересекающих небо. У меня тоже дух захватывает, а я-то к этому уже привыкла… Со всего мира приезжают посмотреть на них.
– Тогда я бы сказала, что это жилье стоит денег лишь ради прекрасного вида из окна, правда ведь? – сказала Ева.
– Ты уверена, что тебе хочется тут жить? Больше похоже на обиталище бедной студентки или проститутки, без обид.
– Ну, я не путана, но ведь я в каком-то смысле студентка, не так ли? В конце концов, я тут город изучаю, правда ведь?
Раис улыбнулась.
– Ну, тогда… – сказала она, вытаскивая из сумки скомканную газету. – Вот тебе новый урок. Это самая читаемая газета в Кальяри.
Ева улыбнулась:
– Так…
– Ты знаешь, какой самый популярный раздел среди жителей Кальяри?
– Какой же?
– Некрологи.
– Да ладно тебе…
– Клянусь. Деревенские мужики читают их с ручкой в руке и с улыбкой на губах – и радостно представляют себе образы бедняг, которых они пережили.
– Святые небеса… Жуть какая-то, Раис.
– Мы, сардинцы, умеем быть очень жуткими, Кроче. Конечно, недотягиваем до твоего уровня, но приближаемся…
– Я не посылаю тебя на хрен лишь потому, что ты нашла мне дом… Есть новости о Долорес?