Слово – автору. Как человек становится творцом (сборник)
Шрифт:
Вот такая была история. Шулеры навели на мафию.
Пошел я к товарищу – начальнику казахского уголовного розыска: «Давай комментарий». Он отвечает: «У нас никакой мафии нет. Говорить о ее существовании можно, когда появляется подпольное производство, нелегальные доходы». Понятно, что все это уже было. Работали цеховики. Но не будет же милицейский начальник говорить: «Да. У нас тут мафия».
Потом он мне звонит через два дня: «Приезжай». Ну, может, что расскажет, – еду. Сообщает: «Слушай. Собирал Абдукадыр людей – приговорили они тебя похитить и выпытать, какого ты тут лазишь.
И вот я чешу репу: то ли он правду говорит, то ли специально запугивает, чтобы не лез туда. Вроде как мешаю им вести следствие. Хотя какое там расследование? Все куплены.
В итоге беру кухонный топорик, кладу себе в дипломат, таскаю с собой повсюду. Парень я был здоровый и не шибко боязливый. Да тогда еще и не случалось такого, чтобы корреспондентов похищали и убивали. Это потом появилось. А в то время – как? Номенклатуру ЦК ВЛКСМ выкрали и пытали? Раком бы за это поставили весь Казахстан.
В редакции потом еще долго меня подкалывали: вот, мол, Лапин. Повезло тебе, что уцелел. Но если хочешь стать хорошим журналистом, «звездой балета», будь готов и к таким поворотам. Зато есть что вспомнить. Это жизнь. Приключения.
– Журналист порой сталкивается с необходимостью обобщить образ героя, частично дорисовать его. Но, делая допущения, важно не оторваться от реального содержания. Как вы решали эту проблему? И какова вообще степень такого домысливания?
– Я бы сказал, что в то время с домысливанием было сложно. С одной стороны, существовала цензура. И не все реалии можно было описывать. С другой – нужно было каждый факт доказывать. Документально подтверждать, что все чисто. Потому приходилось полет своей фантазии ограничивать. Это сейчас брешут с утра до вечера. Особенно в интернете, который напоминает мусорную свалку. Иные авторы на основе одного-единственного факта способны накрутить все что угодно. А порой и без него. Ту же историю о мамочке, которую верблюдовод зарубил, можно так расписать! Да еще с фотографиями. У меня же она в два слова уместилась.
Конечно, приходилось какие-то моменты предположительно добавлять. Но не выдавать их за чистую монету. А некоторые настоящие факты, наоборот, не афишировать.
Например, в случае с тем же шулером я вынужден был о нем всю правду не писать. Просто имя. Иначе кто тебе будет помогать, если всех станешь мочить? Поэтому выбираешь главное. А главным для меня было показать, что мафия уже есть.
Опять же, впрямую этого не скажешь: еще существовал СССР, а в нем ничего подобного быть не должно. Как и орденоносцев-разбойников. Нельзя же огульно чернить советскую действительность. Поэтому требовалось подать так, чтобы и люди поняли, и цензура пропустила.
Делать это приходилось по-разному. И здесь вспоминается один случай, за который долгое время мне было стыдно. Хотя сейчас уже холодным умом понимаю, почему так получилось.
Писал я об Афганистане – всех подробностей не помню. Шла речь об одном погибшем солдате. Убили его
А потом мне приходит письмо. Мать его пишет: «Как вам не стыдно! Вы же корреспондент. Товарищи привезли гроб и рассказали, как он погиб. На самом деле все было не так, а гораздо хуже».
Ну, что делать: цензура. А потом ее отменили…
Глава 5
«Раздражает, когда спрашивают о героях книги: “А это кто?”»
Как автор создает персонажей в литературном произведении.
– О журналистских героях, отражающих явление, мы поговорили. А что можете сказать о литературных? Как рождается герой романа? Откуда черпаете необходимые детали и штрихи характеров? С одной стороны, это типичные персонажи. С другой – их нужно облечь в конкретный образ…
– Возьмем в качестве примера мой роман «Русский крест». Появляется замысел – написать книгу. Есть определенные детские воспоминания. Как у всех. Жили-были четыре друга-товарища… Это берется из жизни. А потом идет уже другой процесс. Ты размышляешь: если просто расскажешь документальную историю этих людей, то она абсолютно никому не интересна. И поскольку уже имеешь приличный жизненный опыт, в определенный момент понимаешь: появились какие-то новые типы людей, какие-то старые тоже остались. Начинаешь думать: какие?
Во-первых, предприниматели – кого я люблю и уважаю. Люди живые. Активные. Да, не сахарные. Но они что-то строят, тащат за собой других, вывозят страну на своем хребте. Этот тип родился вместе с новой Россией. И сегодня является, может быть, главным.
Во-вторых, у нас было столько войн, конфликтов. Есть люди, которые в них участвовали – целая прослойка. Они никак не могут найти себя в мирной жизни. Или же сумели, но путем тяжелых поисков, переживаний. Да, это тоже тип. И Анатолий Казаков, который есть у меня в романе, должен пройти путь реальных людей из числа моих знакомых: беру кусочек от одного, от другого… Я считаю, что нужно рассказать их историю, потому что эти люди были, и они достойны, чтобы о них помнили.
Идем дальше. Понятно, что есть чиновники, их особый мир. Убежден, они везде одинаковы. У них определенный психический склад, своя судьба. И я понимаю, что многие из них продолжают сидеть в мягких креслах со времен советской номенклатуры. Сначала в 1990-е немножко перепугались, а потом вернулись и снова банкуют. Значит, нужно описать тип чиновника. Вот беру казахского: какая разница – нравы похожи. У меня тоже есть друзья, знакомые из этой среды, да и сам имею определенный депутатский опыт. Начинаю подбирать типаж. Вот некогда крупный чиновник. Слушаю его рассказы. А вот бывший пресс-секретарь президента. Не так давно его посадили, потом выпустили. И ему тоже есть что поведать.