Шрифт:
ОЛЕГ КОТЕНКО
СЛОВО ГОВОРЯЩЕГО
Автор выражает благодарность Андрею Тупкало
за помощь, оказанную при написании этой книги,
а также Дмитрию Старкову, из-за которого я
все это и написал...
ТЕМ, КТО НЕ ЖАЛЕЛ СЕБЯ, ПОСВЯЩАЕТСЯ.
И сказал Господь: Что ты сделал?
Голос крови брата твоего вопиет ко
Мне от земли; и ныне проклят ты от
земли, которая отверзла уста свои
принять кровь брата твоего от руки
твоей; когда ты будешь возделывать
землю, она не станет более давать
силы своей для тебя; ты будешь
изгнанником и скитальцем на земле.
И сказал Каин Господу: наказание
мое больше, нежели снести можно;
вот, Ты теперь сгоняешь меня с
лица земли, и от лица Твоего я
скроюсь, и буду изгнанником и
скитальцем на земле; и всякий, кто
встретится со мною, убьет меня. И
сказал ему Господь: за то всякому,
кто убьет Каина, отмстится всемеро.
Чертовка Жизнь! Как же изысканны и затейливы твои игры! И каждый раз, созерцая результаты твоей очередной проказы, я удивляюсь и сгораю от нетерпения. А ты, о, Безжалостная Жизнь, каждый раз только чуть-чуть приоткрываешь завесу своей тайны. Правильно, так я буду знать, что на свете есть хоть кто-то, то умеет хранить секреты. Не прятать их за сомнительными обещаниями, а хранить по-настоящему. Как ты, о, Всевидящая Жизнь. И каждый раз я умоляю тебя дать мне шанс разгадать твою загадку. Но твоя скала неприступна, как небеса. Ведь невозможно вскарабкаться на небеса? Ты все, конечно, знаешь, о, Многоликая Жизнь, но сама подумай: если бы человек мог взобраться на самое небо, разве упустил бы он эту возможность? Разве упустил бы он возможность: прости, о, Ужасная Жизнь, нагадить там? Я в этом сомневаюсь. А я могу делать подобные утверждения, ты уж мне поверь, о, Огнеподобная Жизнь, потому что я прошел если не все - как я считаю по простоте душевной, - то многие из твоих дорог. А помнишь, о, Светлоликая Жизнь, как ты заигрывала со мной, а уже через минуту я барахтался в собственной крови? Помнишь, какую шутку ты: ты учинила: ты сыграла со мной? Нет, о, Златотканноодетая Жизнь, этого я тебе никогда не прощу! И даже не надейся заговорить мне зубы, как делаешь обычно! В этот раз не выйдет. Я уже не тот глупый дикарь, которого ты, о, Сладкоголосая Жизнь, нашла на голом, как перст, уступе. И даже повидал я козни твоей сестрички, Каменноокой Смерти. А они, поверь, гораздо изощренее твоих. Как видишь - я все еще в твоих руках. Не странно ли это? И для чего, спрашивается, ты, о, Златовласая Жизнь, провела меня всеми этими тропами? Что ты хотела показать мне? Я ведь знаю, что ты никогда ничего не делаешь зря.
КНИГА ПЕРВАЯ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Некоторое время все сидели молча и смотрели в огонь. Никто не знал, как начать - столь необычна была причиной, по которой они собрались здесь. Наконец, поднялся седовласый крепкий старик. Его имя было Дзюбэй. - Надо решать, - сказал он слабым уже дребезжащим голосом.
– От нашего сидения толку будет немного. Твоя дочь, Дзакуро: Тот, кого звали Дзакуро, густо покраснел. Видно было, что он сгорает от стыда и как дрожат его руки. И как шевелятся его губы, шепчущие неизвестно какие проклятья. - Твоя дочь, Дзакуро, сошлась с тем, чей отец, возможно, убивал наших жет и детей еще с десяток лет назад. А он сам вполне мог все эти годы лелеять в себе ненависть. - Наказывайте ее, как хотите, - произнес Дзакуро.
– А я ухожу. И он встал, а уже через секунду скрылся в из виду. Ночная темнота скрыла его. Снова установилось молчание. Оранжевые блики плясали на лицах людей и от этого их волосы казались еще более черными, чем были. - Вот в этом и вся...
– Дзюбэй потер подбородок.
– Как наказать? - Палками ее, палками! - Женщина все-таки, - возразил Дзюбэй. - Ну так что, что женщина? Выпороть! Желательно прилюдно. Дзюбэй помрачнел и взглянул на говорящего. Молодой, ему нет еще и двадцати, а уже такая смелость в суждениях. И непозволительная дерзость. - Когда твоя будущая жена продаст себя за сумку риса, вот тогда я и прикажу выпороть ее...
– процедил Дзюбэй.
– Кэнсин-тян. Кэнсин побагровел, выпучил глаза и уже готов был сорваться с места, но на плечо ему легла тяжелая ладонь сидящего рядом. - Ну хорошо, Дзюбэй-сан, - ответил он, задыхаясь. И тоже ушел. Дзюбэй с сожалением посмотрел ему вслед. "Сан" насквозь было пропитано презрением и звучало, скорее, как оскорбление, но... Любой в случае чего подтвердит, что Кэнсин обратился к Дзюбэю уважительно даже после нанесенного оскорбления. Его разум не был скован предрассудками. - Что предложите? - А сами-то вы, Дзюбэй-сан, разве ничего не предложите? - Нет, конечно. Я не собираюсь потом...
– Дзюбэй чуть не плюнул. Думать, думать надо и только потом говорить! Впрочем, именно за прямоту, пусть неосознанную, его и уважают. Вокруг костра побежал шепот. - Я знаю, - послышался внезапно уверенный голос. И надежда Дзюбэя, что именно этот голос он сегодня не услышит, с треском рухнула. - Что ты хочешь сказать, Кагэро-кун? Кагэро в деревне был единственным пришлым. Жил на отшибе, но людей не чурался и сам со всеми охотно общался. Только жена его почти никогда не приходила в деревню и в основном крутилась у дома, что стоял на холме за деревней. Впрочем, объявился он так давно, что уже все привыкли к нему и относились как к своему. - Я знаю, - повторил Кагэро, - какое наказание можно применить. Но позвольте мне не раскрывать своего замысла. Вы разрешаете мне, Дзюбэй-сан, самому все сделать? Кагэро так посмотрел на Дзюбэя, что тому пришлось отвести глаза. Старик боялся молодого пришельца, но в то время его голос не имел решающего значения. Дзюбэй с самого начала был против Кагэро. Впрочем, старик так и не смог подавить в себе невольное уважение к этому человеку. - Погоди, Кагэро-кун. Что ты говоришь? Как же я могу позволить тебе, если не знаю, что ты удумал? - Верьте мне, я придумал достойное наказание для той, кто сошлась с врагом. - Времена открытой вражды прошли, - неуверенно сказал Дзюбэй, озираясь по сторонам. Тут же десятки глаз вонзились в него острыми кинжалами. - Враг остается врагом навсегда, - все так же твердо ответствовал Кагэро.
– Я не нанесу ни единой царапины дочери Дзакуро-сан. Если же я причиню ей какой-либо физический вред - _варэ во васурэтэ_ буду служить ей до конца дней. Дзюбэй до хруста в суставах сжал пальцы. Отвечать за все ему он позволил, он мог не допустить, он, он, он... Но остальные прячут глаза и прикрывают рот рукой, а Кагэро смотрит уверенно и спокойно. - Делай, - выдохнул Дзюбэй.
– Делай, что считаешь нужным, Кагэро-кун, но помни свое обещание. Нарушишь его - я сам изобью тебя палкой. - Спасибо, Дзюбэй-доно, вы не пожалеете. Дзюбэй подумал, что Кагэро приложил бы все усилия, чтобы убедить его дать разрешение. Через несколько минут у костра уже никого не было, кроме Дзюбэя. Он смотрел в угасающее пламя и думал.
* * *
Камари опустила ладони в воду, пошевелила пальцами - холод упруго скользил по коже. Она села на маленькую скамеечку и стала наблюдать за танцем песчинок на дне миниатюрного водоема. Еще очень давно, Камари была маленькой девочкой, рядом с домом пробился на поверхность родник. И Дзакуро, отец, раскопал ямку, усыпал ее песком. Камари водила кончиками пальцев по поверхности воды и в хрустальных разводах... Ей казалось, что она видит его лицо - лицо любимого Дакуана. Он улыбался и говорил что-то, наверное, приятное для ее слуха. - Омаэ...
– Камари вздрогнула и обернулась. Cзади стоял отец. Он был мрачен и суров. - Охаео годзаймас... - Омаэ, мне надо поговорить. Серьезно поговорить с тобой. Камари склонила голову. Она, конечно, понимала, о чем хочет говорить с ней отец. - Ты должна понимать, что твой поступок не останется без наказания. Камари посмотрела в лицо отцу. И поняла, как тяжело дались ему эти слова. Дзакуро побелел, губы его дрожали. - Я понимаю. И что? Меня изобьют палками так, что мой Дакуан потом не сможет узнать меня? Или что? - Не знаю, омаэ. Как решили. - Кто решил? - Какое решение принял Дзюбэй-сан... - Что? Ты отдал свою дочь в руки... чужих людей?! - Молчи, омаэ! Ты сейчас виновата и вина твоя серьезна! - Брось! Какая вина? Сколько можно помнить? - Яхари!
– Дзакуро ударил кулаком о бедро и отвернулся.
– Ты, дочь, не знаешь ничего, ты выросла в спокойствии, которое я и твоя мать, пусть вечно будет жить ее имя, всеми силами охраняли... Голос Дзакуро сорвался, он прижал ладонь к лицу и замолчал. И только через несколько минут смог вымолвить: - Наказание выбрали. - Какое? Дзакуро молча смотрел, как пляшут песчинки на дне озерца. - Какое?
– закричала Камари. Дзакуро отвел взгляд в сторону. Как он мог сказать, если сам не знал... - Пора идти работать. - Какое?!
– кричала Камари ему вослед, но он не обернулся. И в тот день он не вымолвил больше ни слова. Только когда гораздо позже к нему подошел мальчишка и сказал: "Дзюбэй-сан хочет с вами поговорить. Китэкудасаймасэн ка?" коротко ответил: "Иэ" и снова нагнулся к земле.
* * *
Кагэро облачился в простую одежду, как можно более незамысловатого покроя. Была бы его воля, он одел бы только штаны из легкой нежаркой ткани и все. Из оружия он взял только короткий меч кодати. Воздав хвалу богине Аматэрасу, он также обратился с просьбой о защите к богу Цуки-ками, под оком которого и собирался совершить задуманное, и уж потом помолился всем семи богам удачи. Две деревни отделяла друг от друга река. Названия ей так и не придумали, так что именовали просто Река. На ее берегу Кагэро стоял до тех пор, пока не взошла Луна. Почему? Потому что он знал: в той деревне спать ложатся тогда, когда по земле раскатывается волна серебристого света, не раньше. И уж после этого Кагэро бросился в воду. Примерно до середины он плыл, не скрываясь, а когда стал приближаться к противоположному берегу, нырнул и почти весь остаток пути проделал под водой. Меч Кагэро держал в зубах, хотя и рисковать порезать себе все губы и язык. Короткий кодати - лучшее, что мог бы выбрать Кагэро. Выбравшись на берег, он тенью скользнул под прикрытие деревьев, что росли над самой водой. Там он тщательно выжал штаны, вытер ноги, но все же подождал, пока ступни высохнут окончательно. Никто не должен догадаться, что незванный гость пришел из реки, а, значит, из соседней деревни, с которой враждовали во все времена. Кагэро знал, кого полюбила дочь Дзакуро и с кем провела те два дня и две ночи. Она совершила преступление, убежав из дому да еще ради врага, сына врага и внука врага. Кагэро вообще поражался, как жители этих двух селений до сих пор не перебили друг друга. Возможно, им просто нравится эта тягомотина, нравится выплескивать свою злобу на противоположный берег реки. Реки. И нравится ломать друг другу бока в драке с дубинами и топорами. Почти во всех домах уже спали, только в одном еще горел свет. Кагэро видел желтый прямоугольник открытой двери. Жаль, рассмотреть, что делается внутри ему мешала довольно плотная занавеска. Слышал только голоса, обрывки фраз да восклицания. Дакуан явно был не один. Возможно, он живет с матерью, потому что второй голос - женский, но принадлежит он немолодой женщине. Кагэро думал, как будет лучше. Он завернул кодати в кусок плотной ткани, заблаговременно пришитый широкими стежками к штанам, и засунул сверток за пояс. Не совсем приличным будет войти в дом вот так, но входить туда в качестве гостя он и не собирался. Вначале не собирался. Сделав несколько глубоких вздохов, Кагэро уверенно пересек улицу и постучал в стену рядом с дверным проемом. - Хозяева, примите на ночь бродягу?
* * *
Кагэро просил один день и одну ночь и срок этот иссяк. Снова горел посреди круглой площадки, покрытой слоем глины, которую утрамбовали до состояния камня, костер. Дзюбэй пришел на собрание со страхом в сердце. Ночь решений. Ночь, в которую все изменится - возможно, к лучшему, но гораздо вероятнее, что к худшему. Дзюбэй, впрочем, едва увидел людей и ухающий огонь, тут же успокоился. Страх в нем перешел в чувство обреченности. - Добрый вечер, Дзюбэй-сан! Он кивал на все стороны. Потом уже, заняв свое место, оглядел присутствующих. - А где Кагэро... кун? - Приходил. Сказал, что ему нужна минута, чтобы приготовиться. Дзюбэй сел - у него подкосились ноги. О, великая Аматэрасу, неужели ты допустишь бесчинство?.. Неужели допустишь? Он пододвинулся поближе к костру, чтобы оранжевый свет скрывал бледность. Дзюбэй не желал, чтобы люди заметили на его лице признаки беспокойства, а как скрыть их старик не знал. - Кагэро... Кагэро... Он вскинул голову и увидел того, кто, возможно, сейчас же разрушит его жизнь. Дзюбэй встал, а пламя костра, как назло, взметнулось метра на полтора вверх. Старик зашипел на того, кто не вовремя подбросил порцию хвороста. - Ну, здравствуй, Кагэро-кун, - медленно выговорил Дзюбэй.
– Какую весть ты принес нам? - Я выполнил обещание. Вели привести дочь Дзакуро, чтобы все смогли увидеть: я не причинил ей физического вреда. Дзюбэй согласно кивнул головой и через несколько минут Камари вступила в дрожащий круг света. - Причинил ли тебе этот человек, - Дзюбэй указал на Кагэро, - боль? Прикасался ли он к тебе хотя бы взглядом в последние день и ночь? Камари удивленно оглядела обнаженного до пояса Кагэро с грязным мешком из самой грубой ткани в руке. - Нет, Дзюбэй-сан, я даже не видела его. Она снова посмотрел на Кагэро, как, впрочем, и все присутствующие. Тот улыбнулся и тихо повторил: - Я выполнил свое обещание, Дзюбэй-сан, придумал достойное наказание для согрешившей с врагом, не причинив ей ни малейшей физической боли. И повернулся к Камари. - Возьми, - он протянул ей мешок. Та взяла обеими руками и так и замерла. Даже в неверном свете костра было видно, как бледно ее лицо. - Открой же, - Кагэро кивнул на собранную в пучок горловину мешка. Камари взялась за мешок одной рукой так, чтобы горловина открылась. - Не вижу, - сказала она.
– В мешке лишь чернота. - Опусти туда руку и вытащи то, что там лежит. Камари запустила руку в мешок, но тут ее лицо стало даже не белым, а голубым. Дзюбэю показалось, что глаза Камари сейчас выкатятся из орбит. А Кагэро стоял, глядя на нее. Смотрел совершенно спокойно. Без всяких эмоций. Даже с немного скучающим лицом, будто говорил: "Скорее бы эти соплежуи закончили и я смог пойти домой". Когда рука Камари показалась из кулька, Дзюбэй увидел, что между пальцев торчт что-то черное, явно мокрое, слипшееся. Камари опустила взгляд. Губы ее раскрылись, но из горла вылетело только сдавленное хрипение. Она разжала пальцы и мешок вместе с содержимым, глухо стукнув, упал на глиняную площадку. Она так и осталась стоять и смотреть прямо перед собой. Дзюбэй испугался, заозирался по сторонам, но не встретил ни одного взгляда, направленного на него. Мешок схватил с земли Кагэро. Сам сунул туда руку и быстро вытащил. На ладони у него лежал большой темно-красный ком. - На, держи, шлюха, - он бросил ком Камари и та чисто механически поймала.
– Теперь сердце твоего возлюбленного всегда будет с тобой. А это, он снова сунул руку в мешок и снова вытащил, - нет, это я тебе не дам! Он поднял над головой страшный предмет - то была отрезанная голова человека. Даже не отрезанная, а отрубленная, причем, не одним ударом, а несколькими. - Дакуан!
– выдохнул невесть откуда взявшийся Дзакуро. - Да, Дзакуро-сан, это он, Дакуан. Враг, с которым ваша дочь... - Не-ет!!!
– заорала Камари. Она выронила уродливый иссиня-багровый ком и схватилась руками за лицо. Вслед за пальцами тянулись красные следы. Не-ет!!! Она захлебнулась криком, повалилась на землю и, кажется, потеряла сознание. Кагэро безразлично пожал плечами. - Я выполнил свое обещание, Дзюбэй-сан, - он бросил голову в костер и пламя, чавкнув, приняло жертву.
– Я все сделал, как было обговорено. И он исчез в темноте. Когда Дзакуро, дрожа, склонился над дочерью, ее сердце уже перестало биться. Камари была мертва. - Умерла...
– просто сказал Дзакуро. И страшно-пустыми глазами посмотрел на Дзюбэя, который увидел в этих глазах то, чего боялся больше всего. - Сволочь! Подонок! Где-то слева блеснула сталь клинка. Дзюбэй закрыл глаза - сжал веки, как только смог. Но удара все не было. Вместо него - пустые глаза Дзакуро. - Не так, - сказал он.
– Моя дочь совершила страшное. Дакуан... был простым человеком, но он был сыном нашего врага, заклятого врага, значит, он тоже был нашим врагом. Все помнят, как _они_ убивали нас. Ночью. Во сне. Подло. Но моя дочь умерла еще более страшной смертью. Этого можно было избежать. - Это Кагэро...
– в отчаянии прохрипел Дзюбэй, но его уже никто не слышал и не слушал. - Ты ответишь за смерть Камари, - сказал Дзакуро и в голосе его не было даже намека на эмоции.
– А с Кагэро мы поговорим после. Дзюбэй быстрым движением выхватил из-под пояса короткий, но очень острый кинжал. - Душу... открыть... хочу...
– хрипел он - слова застревали в горле и никак не хотели выходить свободно. Но кинжал выбили у него из рук, а сами руки связали под согнутыми коленями ремнем. Связали так, что колени упирались Дзюбэю в лицо, а согнутые ноги были обвязаны такими же ремнями. - Стойте!
– крикнул Дзакуро.
– Зачем ждать до утра? Смотрите, костер горит уже не так сильно. Давайте положим его туда, когда огонь станет совсем слабым. - Дзакуро, что ты делаешь!
– закричал Дзюбэй, внезапно обретя голос.
– Ты сошел с ума! Ямэро! Дамэ! - Да, я сошел с ума, - прошептал тот, наклонившись к самому уху Дзюбэя. Примерно через полчаса костер перестал ухать и трещать. Пламя еще лизало черные угольки, но прежней силой оно уже не обладало. Дзюбэя подняли и осторожно положили прямо в центр кострища. Огонь, почуяв новую пищу, запрыгал вокруг тела. Дзюбэй стал дергаться, мычать что-то, но его одежда, видимо, пришлась пламени по вкусу. Да к тому же кто-то подбросил немного свежего хвороста и пару крупных дровин. Люди стояли, смотрели, слушали непрекращающиеся крики - более нечеловеческих криков не слышал, верно, еще никто. А потом, когда Дзюбэй затих, разошлись по домам. Только Дзакуро остался сидеть над мертвой дочерью.
* * *
Дзакуро смог уснуть только под утро, но сон продлился всего пару десятков минут. Потом снова пришли кошмары, а вслед за ними и пробуждение. Он проснулся в пустом доме. Пустота гуляла теперь по углам, скрипела в одну ночь обвисшей дверью, щерилась вообще неизвестно когда разбитыми окнами. Пустота висела в воздухе, дышала над ухом, сопела в затылок, когда Дзакуро, как ему казалось, поворачивался к ней спиной. А еще в одном из углов то и дело, всю ночь, появлялась бледная, почти прозрачная фигура Камари. Вначале Дзакуро пугался, в первый раз вообще чуть не умер от ужаса, когда увидел развевающиеся от несуществующего ветра волосы своей мертвой дочери. А потом страх округлился, затупился и стал только глухо постукивать, но не резать. Дом опустел. И высох родник. Дзакуро заметил это утром - серым и пустым утром, сквозь которое ходил лишь такой же серый ветер, дышащий холодом. Ямку занесло пылью и порванными сухими листьями, воды в ней не было и в помине. Дзакуро разгреб холодный мокрый еще песок, но нет. Вода ушла безвозвратно. Возможно, родник просто исчерпался. Дзакуро сел прямо на землю - скамеечка, на которой обычно сидела Камари, рассохлась - и положил подбородок на колени. По небу бежали сплошные волны низких свинцово-серых облаков. Дул прерывистый ветер. А рядом рушился пустой дом. Дзакуро почувствовал, как пустота вползает в его душу. И он впустил ее, потому что рассудил так: пустота съест боль, а уж потом он сможет ее чем-нибудь заполнить. И пустота воспользовалась шансом. Она съела не только боль, но и все, до чего смогла добраться... ...Дзакуро поднял голову и обнаружил, что больше не наворачиваются на глаза слезы. Только внутри все еще тяжело и катается в груди какой-то шар. "Человек рано или поздно устает скорбить", - подумал он. Но в сторону дома на отшибе все же пошел. Жена Кагэро хлопотала у крыльца. Заметив Дзакуро, она выпрямилась и уперлась взглядом в его лицо. Дзакуро стало неловко. "Чего она так смотрит на меня?" - думал он, переминаясь с ноги на ногу. - Доброе утро, госпожа, - наконец, выдавил он. Женщина не двинула ни единым мускулом. - Доброе утро, госпожа!
– повторил Дзакуро громче. В доме послышался стук. Вышел сам Кагэро. Дзакуро посмотрел на него и обомлел: этот человек, похоже, прекрасно выспался ночью и только что встал. - Ацуко, иди в дом, - тихо сказал он и женщина медленно, словно нехотя, зашла в хибару. И обратился уже к Дзакуро: - Ну? - Зачем ты это сделал?
– брякнул тот первое, что пришло в голову. - Вы не знали, как наказать ее и я придумал способ, - ответил Кагэро, пожимая плечами.
– Что странного? - Зверь... - Плевать. Я просто живу. - Но как мы могли... Ты ведь не сказал, как именно хочешь... это сделать! - Правильно, не сказал. А до чего бы вы сами додумались? Пару раз ударить палкой, или один - плетью. И что? Через день синяки бы сошли, а она убежала бы уже на неделю. А потом - навсегда. С врагом! - Тебе-то он не враг... - Откуда вы знаете? Почему вы так уверены? А, впрочем, черт с ним, я не собираюсь просить прощения. Сделал то, что считал нужным. - Нет, постой. Кагэро, уже собравшийся уйти обратно в дом, повернулся. - Наверное, к тебе придет кто-нибудь еще из деревни. Соберется совет. Будут решать, что с тобой делать... - Пусть решают.
* * *
Тэссай, занявший место Дзюбэя, смотрел гордо. Будто говорил взглядом: "Хватит, я наведу порядок!" И люди обращались к нему не иначе, как Тэссай-доно. Кагэро стоял так, чтобы все могли видеть его, освещенного пламенем костра. И уж в его лице и взгляде не было ни гордости, ни вообще чего бы то ни было. Только однажды по лицу Кагэро пробежала тень недовольства: когда люди боязливо раздвинулись в стороны. - По твоей вине оборвались жизни троих. Как ты думаешь, бакаяроо, твоя жизнь стоит тех трех? - Прошу прощения, Тэссай...
– Кагэро замешкался.
– Тэссай-сан, но по моей вине погибли только двое: враг и согрешившая с врагом. Не вижу в этом ничего страшного. А Дзюбэя вы сами убили. Правда, я не совсем понимаю, за что. - Если бы мы убивали друг друга за каждый имеющий хоть какую-то важность проступок, то, наверное, в деревне остались бы одни немощные старики! Кто ты? Пришел неизвестно откуда да еще со своими порядками! - Не я предложил наказать дочь Дзакуро, - пожал плечами Кагэро. - Но не так же! А ты подумал, что будет с нами? Ведь в той деревне тоже не дураки живут. Они ведь догадались, кто убил Дакуана, а если не догадались еще, то это случится в ближайшее время. Тэссай потер лоб. - Дакуан жил один?
– неожиданно спросил он.
– Ну, говори, один? - Нет, он жил с матерью. По кругу прошелся судорожный вдох. - И... она видела тебя? - Нет, - покачал головой Кагэро.
– Ее я убил первой. Кто-то из женщин, стоящих за оградой, которой была обнесена площадка, сдавленно вскрикнул. - А что?
– Кагэро обернулся.
– Вы с готовностью расправились с вашим старейшиной, а меня порицаете? - Тэмаэ...
– прошипели рядом и на спину Кагэро опустилась палка. Следом вскочили все, кто сидел вокруг костра, и у каждого в руках оказалась либо палка, либо дубинка. Тэссай что-то невнятно кричал, размахивал руками, но люди смешались в один сплошной шевелящийся ком. - Нет! Остановитесь! Хлипкая ограда рухнула и к костру выбежала молодая женщина со спутанными волосами и в не очень опрятной одежде. - Ацуко, - зашептали женщины. Ацуко бросилась к людям, но ее тут же отшвырнули в сторону. Может быть, нечаянно, но Ацуко ударили по руке и, видимо, сломали, потому что она побледнела, застонала и схватилась за плечо. - Довольно!
– заорал Тэссай и глухие удары, перемежаемые всхлипами и гневными возгласами, прекратились. Мужчины разошлись в стороны. У костра остался лежать Кагэро. Кажется, у него было сломано почти все, что вообще можно сломать, только голова чудом уцелела. Правда, нос был перебит и свернут набок, а в разбитых губах белели костяные обломки. Ацуко кинулась к мужу, забыв о руке, упала на твердую глину. Мужчины ошалело смотрели на рыдающую женщину и чуть живого Кагэро. При каждом вздохе на его губах вздувались красные пузыри, в расплющенной груди что-то сипело и булькало. - Надо позвать врача, - сказал кто-то из женщин. - Какой врач! Не видишь, ему жить осталось минуты две. - Врача!
– заверещала Ацуко.
– Позовите! Врача! - Ну позовите для успокоения, - тихо сказал Тэссай. Лекарь сначала посмотрел на умирающего Кагэро, а потом обвел недоуменным взглядом людей. Тэссай пожал плечами и кивнул на рыдающую Ацуко. - Давно?
– спросил врач, опускаясь на колени рядом с Кагэро. - Да не очень... - Странно, что он живой. Глядите, вы же все ему разбили! Что-то я такого раньше не видел в деревне. А? Он поднял голову и посмотрел на Тэссая. - Это такие твои новые порядки? - Потише, Сидзима-сан, не я велел бить его! Врач снова посмотрел на Кагэро. Тот все еще дышал. - Не знаю, - покачал он головой.
– Не имею ни малейшего понятия, как можно вылечить его, но он до сих пор жив! Поразительно! Было бы кощунством погубить такую жизнь. Не знаю, что получится, но я попробую.
* * *
Месяц Кагэро лежал пластом и неизвестно, как держалась жизнь в искалеченном теле. "Хочет жить - вот и живет", - отвечал Сидзима на вопросы Ацуко, которая за этот месяц постарела лет на тридцать, почернела лицом и Сидзима уже испугался, как бы ему не пришлось возвращать к жизни еще и ее. Кое-как сраслись собранные по кусочкам Сидзимой кости. Сраслись вкривь и вкось. Ацуко со страхом смотрела на врача, а тот лишь разводил руками: "Хромой и косой будет, и кривобокий, но что я мог сделать? Хорошо, хоть вообще живой". Через три недели, когда Кагэро, наконец, пришел в себя, Ацуко упала в обморок. Сидзима покачал головой и сказал больному: - Почти все время рядом с тобой сидела. Не спит, не ест... Кагэро повел глазами, опустил взгляд на свою вдавленную грудь, неглубоко вздохнул и снова уснул. И вот, через месяц Кагэро смог двинуть рукой. - Больно?
– спросил Сидзима. Тот лишь сморщился в ответ. - Ненавижу...
– прохрипел и сжал зубы, чтобы не закашляться. - Ты это брось. Куда тебе. Не знаю, сможешь ли ходить нормально, а ты уже и вон что надумал... Больно? Тебе надо двигаться. Мало, но надо, иначе все там срастется и ты вообще разогнуться не сможешь. Кагэро не слушал. Он лежал, закрыв глаза и погрузившись в собственные мысли. Сидзима покачал головой по своему обыкновению и вышел из дома. Еще через две недели Кагэро сел. Подавившись стоном, но сел, и швы не разошлись, не открылись уродливые раны. Он порывался встать, но Сидзима не позволил. - Рано, - сказал он.
– Лучше лежи пока и двигай потихоньку руками, ногами. И сам поворачивайся, только плавно, нерезко. Кагэро и впрямь оказался кривобоким. Левое плечо находилось гораздо ниже правого и оттого все туловище было искривлено, согнуто влево. Левая нога стала короче прежнего, правая кисть почти не двигалась, будто закостенела. - Так навсегда останется?
– спросил он однажды у Сидзимы. - Боюсь, что да. Не знаю, есть ли на свете такой врач, который смог бы переломать все твои кости и срастить их заново. Разве что лечить тебя возьмутся сами боги. Настал день, когда покалеченный Кагэро встал на ноги. Он ожидал встретить боль, но ее не было. Правда, суставы работали нехотя, с хрустом. Кагэро подошел, опираясь на плечо Сидзимы, к окну и посмотрел на улицу. В деревне, может быть, уже и забыли о нем. Может, они вообще считают его мертвым. Но ему с этим телом жить! _И пусть они не валят вину на меня, я поступил правильно, я убил врага!_ - Отойди. Сидзима осторожно отошел в сторону, а Кагэро попытался выпрямиться. Спина его так и осталась выгнутой набок, отчего сам Кагэро стал ниже ростом, но во взгляде его скользил прежний холод. _ВСЕ, ЗАКОНЧИЛИСЬ ДНИ СТРАДАНИЙ, ГРЯДУТ ДНИ МЩЕНИЯ_.
* * *
То была лунная ночь, спокойная и тихая. Притаившаяся. Ждущая. Ацуко прижимала ладонь ко рту, чтобы не заголосить на всю деревню. Кагэро сидел на кровати и молчал. Сидзимы не было в доме, он ушел, чтобы принести сумку покрепче, новую одежду и обувь. Зажженная свеча мешала свету Луны заполнить собой комнату.
В теснинах гор Сквозь ворох кленовых листьев Проходит олень. Я слышу стонущий голос. До чего тогда осень грустна!
Ацуко вскинула голову и увидела, как улыбается Кагэро. _Улыбается_ по-настоящему, не вынужденной пустой улыбкой. Желтый свет свечи и белый Луны смешались на его лице и в этот момент об был больше похож на молодого бога, чем на человека. - Ты уйдешь? Навсегда?
– спросила она, немного успокоившись. - Нет, - твердо ответил Кагэро.
– Не навсегда. Обязательно вернусь. Жди. - Когда? Кагэро вмиг изменился. Лицо стало жестким, каким-то острым. И он не ответил. В этот момент вошел Сидзима с сумкой в руке. - Вот, - он бросил вещи на кровать.
– Одежда внутри. Нашел такую, как ты просил. Кагэро просил простые штаны и рубаху. Обычную рубаху, похожую на мешок с дырой для головы и двумя рукавами. Он сбросил с себя опостылевший, пропитанный потом и сукровицей халат, надел принесенное. Невесть откуда в его руках появился короткий меч кодати. Его он бросил на дно сумки. - Все, - сказал он.
– Саенара.