Слово наемника
Шрифт:
Мои профессора (коли живы) были бы счастливы, услышь они Жана. Какая интересная интерпретация чужих обычаев!
— Так, э… ваше высочество, господин принц, дозвольте обратиться…
— Жан, это ты кому сейчас? — удивился я, невольно оглянувшись — а где тут высочество?
— Так к вам, господин принц. Вы уж меня простите, что был на «ты».
— Это ты так шутишь? — поинтересовался я, а потом уточнил: — Или издеваешься? Я что, похож на принца?
— Не очень, — честно отозвался вор. — В доспехах, конечно, выглядите солидней, чем в рваных штанах, но все равно — больше на солдата
— Ну, коли на принца не похож, так, значит, и не принц, — сделал я вывод. — Голову не ломай, а называй как прежде.
— Ладно, — выдохнул Жан. Не то — с облегчением, не то — с досадой. — А расскажите… расскажи, как же все на самом-то деле было? Скажу кому, не поверят, что с самим принцем Юджином в бараке сидел, а он нас освободил.
— На самом-то деле все было так… — задумался я, прикидывая, рассказывать ли всю правду или нет. Решив, что немножко вранья не повредит, начал: — Пираты-то и вправду были, только никто меня им не продавал. Мы на прогулку вышли на одномачтовом кораблике. Ну его еще «тузиком» зовут. А тут, откуда не возьмись — пиратский корабль. Ну куда там «тузику» против морских кораблей!
Рассказывая, я сам увлекся, начиная мешать в кучу правду и вымысел, почерпнутый мной из жизнеописаний великих людей. Кажется, про Гая Юлия Цезаря, ставшего хранителем печати у Спартака Первого.
— Пока то да сё, да галера с охраной подошла, они нас уже и в плен захватили. Ну девками, понятное дело, попользовались вначале, а потом за борт кинули. Слуг и охранников моих перерезали и туда же. Я поначалу испугался, что и меня кинут селедку кормить, но капитан говорит — ты, наверное, парнишка богатенький, сотню золотых стоишь, если выкуп у родственников запросить! А я в ответ — не сотню, а целую тысячу! Если отпустите, я эту тысячу вам привезу. Только укажите время и место. А они — ладно, говорят, отпускаем мы тебя, встретимся через две недели у острова Рюген.
— И что, отпустили? — с недоверием спросил Жан.
— Ну, как видишь, отпустили, — хмыкнул я. — Ты дальше слушай… Так вот… Высадили они меня на берег, я к отцу пошел, деньги взял. Отец вначале хотел засаду устроить, но передумал — мол, если ты сам обещал, надо исполнять! Деньги я пиратам отдал, а потом говорю — не пройдет и месяца, как я вас изловлю и на мачтах повешу! Ну они посмеялись, деньги забрали, пинка мне дали… А я домой вернулся, прямо к дядюшке, к королю Рудольфу заявился и попросил дать мне четыре галеры. Ну галеры мне дядюшка дал, пиратов я поймал, все золото обратно вернул. Ну а команду приказал на мачтах развешать, на солнце просушиться.
— Вот это да! — покрутил головой Жан. — Лихо ты! А как ты их отыскал?
— Так они сами мне и подсказали, — хмыкнул я. — Зачем было на острове Рюгене встречу назначать? Остров Рюген, он у славян Буяном зовется. Там испокон веков пиратские стоянки были. Предки мои там когда-то свои корабли держали…
— Здорово! — опять восхитился щипач. — А с золотом-то ты что сделал?
— А золото мы с моряками пропили, — делано вздохнул я.
— Тысячу золотых?! — оторопело проговорил Жан. — Сколько же вас было?
— Ну, если гребцов считать, на каждой галере по сто человек.
Жан, быстренько прикинув
— Если на четыреста, так по два с половиной золотых… если в талерах пересчитать, так по самому малому по двадцать пять монет на рыло выходит. Это же нужно не меньше месяца пить! Не, даже два…
— Ну мы больше пропили. Окромя той тысячи, мы и пиратские деньги пропили, да еще одну галеру я продал за двести талеров. Продешевил, конечно, — галера не меньше тысячи стоит, но по пьянке чего не сделаешь? А когда все пропили, так оказалось, что сотня матросов от вина сгорела…
— Да уж, если два месяца пить, сгоришь тут! — восхищенно посмотрел на меня Жан. — Как сам-то жив остался?
— А хрен его знает! — искренне ответил я. — Я же после той пьянки пить бросил.
— Так, конечно, — усмехнулся вор. — Ты свою жизненную норму набрал и перебрал.
— Вот-вот, — согласился я. — С такого похмелья мне потом месяц в себя приходить пришлось. Стыдно было в глаза смотреть. Сам-то подумай — целую галеру пропил!
— Еще бы! — со знанием дела закивал вор. — С похмелья всегда башка трещит и перед всем миром стыдно. Проснешься с утра, вспомнишь, что вчера делал, удавиться впору. Была у меня пара друзей, что и удавились с похмелья…
— Вот и я так думал. Ну удавиться не удавился, а решил, что коли я свой род опозорил, так больше не будет такого принца Юджина-Эндрю из рода ля Кенов. Вот, получается, умер граф д'Арто и появился наемник Артакс.
— Да, интересная какая у тебя жизнь! — протянул вор. — Вот, оказывается, как оно на самом-то деле было…
— Стало быть, не сядет принц Юджин на трон и не будет швабсонцам по тысяче талеров!
— Ну и хрен с ними, с талерами! — отмахнулся щипач. — Если каждому по тысяче талеров дать, никто и работать не захочет. А если работать не станут, так откуда товары да еда возьмутся?
«Разумно рассуждает!» — поразился я здравомыслию вора. А сколько на свете болтается народа, считающие, что если всем дать денег — много и поровну, так все будут счастливы?
— Да, как интересно люди живут! Пиратов ловят, сражаются, галеры пропивают! — завздыхал Жан. — А у меня в жизни ничего интересного. Ну тут украл, там дом обчистил, от стражи спрятался, снова украл… Одно хорошо, что хоть на каторгу сходил.
— А чего тут хорошего? — удивился я.
— Ну все лучше, чем тюрьма или виселица. На виселице висеть — в рай не попадешь…
— Да ты что?! — не сумел я скрыть удивления. — Коли повесят, так и в рай не попасть? Интересно…
Еще бы да не интересно… Меня самого недавно чуть не повесили.
— Ну вот, вроде бы принц и граф и еще там кто-то, а простых вещей не знаешь! — покровительственно посмотрел на меня вор. — Если ты в петле болтаешься, то душа-то у тебя как из тела выйдет?
— А как она выйдет? — пожал я плечами. — Выйдет себе и выйдет.
— Во! — поднял Жан указательный палец. — Когда человек умирает, душа-то откуда выходит? Из горла! А если душа через горло не выйдет, будет выходить через задницу. А задницей-то что мы делаем? Ну сам понимаешь… Вот, стало быть, пока выходит душа, так в человеческом дерьме она и испачкается. Кто ее такую в рай возьмет?