Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
А потому, при всем уважении к научным заслугам востоковеда А. Е. Корша и ссылающегося на него H. A. Баскакова, никак нельзя согласиться с их мнением, что «происхождение этого слова восходит… к тюркскому феодальному титулу». Мы не претендуем на славянское происхождение последнего, но вместе с тем должны решительно возразить против тюркологических притязаний на титул русский» [307] .
В итоге при переложении памятника на современный русский язык В. П. Тимофеев переводит словосочетание «съ черниговскими былями» как «с его черниговскими боярами и вельможами». На наш взгляд, после столь убедительной аргументации о славянском происхождении слова «были» его можно смело вычеркнуть из списка «темных» мест «Слова».
307
Указанное сочинение В. П. Тимофеева. С. 243—244.
Как видим, в переводе Тимофеева после слова «боярами» следует «и вельможами», стало быть, так он перевел слово «могуты».
Могуты – первоначально исследователи «Слова» относили его происхождение к славянским корням. Так, И. И. Срезневский отмечал, что это слово «встречается преимущественно в памятниках церковнославянских, так же как и происшедшие от него слова: «могутьный, могутьник, могутель, могутьць, могутьство. В древнерусских памятниках встречаются словосочетания «могуты людскые», «могуты племен» и просто «могуты». Никоновская летопись упоминает разбойника по имени Могута, и А. А. Зимин возводит упоминание этого слова к этому сообщению Никоновской летописи.
Однако среди ученых-востоковедов возобладало мнение, что это слово тоже тюркского происхождения, и в «Слове» упоминается «либо родовое подразделение черных клобуков, или укрупненная семья вместе со своими слугами и воинами во главе с родовым старейшиной – патриархом по имени M"og"u-B"og"u, – либо родовое подразделение созвучного названия» [308] . Тюркская этимология слова восходит якобы к слову m"ag – «хвала» или к m"ong"u – «вечный» в словосочетании с b"og"u – «сильный», «знатный». Вместе с тем Баскаков допускает и иное происхождение слова «могуты»: «В ряду перечисления черноклобуцких родов по византийским источникам и русским летописям встречается племенное название «боуты», которое фонетически является весьма близким к анализируемому нами племенному названию могуты» [309] . Удивительно, но наиболее ортодоксальный сторонник «тюркизмов» в «Слове» К. Менгес допускал возможность славянского происхождения слова «могуты» [310] .
308
Н. А. Баскаков. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». М., 1985. С. 131—133.
309
Там же.
310
К. Г. Менгес. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве», Л., 1979. С. 117—118.
Проследим этимологический путь от «могуты» к «вельможам», предложенный В. П. Тимофеевым:
«В современных русских говорах слово «могута» означает «сила», «возможность или способность что-нибудь сделать», а «могутный» – «сильный, могучий». В. И. Даль снабжает «могуту» синонимами «сила», «власть», а слово «могутный» объясняет как «мощный», «сильный», «знатный», «властный».
Достаточная закрепленность этого слова в древнерусских письменных памятниках позволяет с уверенностью судить о его былом значении. Из отрывков: «…славном ли или богатом, князем ли и могутем, царем мудром», «Господь да посади с могуты людскими…», «Отроковица раба суши некоего могути…» – однозначно вытекает, что могута (могутъ) есть«властитель», «сановник», «вельможа» и что термин в этих значениях весьма близок к уже рассмотренному «быля».
Следует упомянуть, что подавляющее большинство исследователей исходит из значений, вполне согласующихся с материалами русских говоров. Даже убежденный «восточник» К. Менгес проявил здесь объективность и счел возможным заметить: «Могут» могло быть славянского происхождения от основы «мог»… Я склоняюсь в пользу его славянского происхождения».
Попробую подтвердить это предположение. Для начала отметим, что общеславянский глагол «владеть» еще кое-где сохранил синонимичность глаголу «мочь». Соответствующие примеры можно обнаружить в русских говорах и в словацком языке: «Мы не владеем жить-то, стары стали», «Este vladzem pracovat’» – «Я еще могу работать». Неслучайно и то, что древнерусское могута и словацкое vladar, vladca совпадают в едином, общем для них значении «властитель». А это уже предполагает и обратную связь – древнейший перенос на глагол «мочь» значения «владеть, властвовать», тем более что «мощь» и «власть» для Средневековья – синонимы.
Речь, следовательно, идет об общепринятых понятиях, на фоне которых любая тюркская этимология неминуемо проиграет, столкнувшись с плотным фронтом индоевропейских терминов, означающих «вельможу» и имеющих точно такое же происхождение. В споре с В. П. Виноградовой H. A. Баскаков настаивал, что рассматриваемое слово «не связано с основным значением «быть в состоянии, мочь, быть способным», однако случайность здесь исключается. «Могута» образовано той же смысловой отглагольной цепочкой, что и в других языках: «быть в состоянии» – «мощь, власть» – «властитель, вельможа».
Думаю, именно термин вельможа, происходящий от «вельми» (много), ближе всего к слову «могуты» [311] . Следовательно, начало перечня «тюркских родов» переводится как: «…с черниговскими боярами и вельможами…».
Татраны – по версии ориентологов это слово чисто тюркского происхождения и восходит к древнетюркскому «татыр» или «татур» – «смаковать», а также к «татымак» – «зрелый, опытный человек» или к киргизскому «татыран» – «страшилище, чудовище». О первых трех словах перечня в «Слове» К. Менгес писал: «Таким образом, в «Слове» можно видеть три группы сановников: быля, могу (магнат, вельможа) и «татран» (опытный советник, старейшина).
311
Указанное сочинение В. П. Тимофеева. С. 245—246.
Предлагалась также этимология этого слова от tatran — «житель Татр» (слово известно в чешском языке), от названия татар, и, наконец, допускалась возможность произвести слово от tatyr an – «чудовище». По мнению Баскакова, в «Слове» имеется в виду «черноклобуцкое родовое подразделение или укрупненная семья вместе со слугами и воинами, возглавляемая родовым старейшиной Татра» [312] .
С другими «черниговскими былями» дело обстоит куда сложнее, чем это представляется В. П. Тимофееву, однако начнем по порядку. Совершенно неожиданно он предлагает рассмотреть версию, что в указанном перечне речь может идти вовсе не о людях, какими бы странными титулами они не награждались, а о… предметах вооружения черниговского ополчения. Вот как Тимофеев убеждает в этом читателя: «Почему в перечне, независимо от того, тюркский он или русский, должно говориться исключительно о людях? Святослав описывает мощь черниговского войска, а она, как известно, никогда не измеряется одним только опытом военачальников и отвагою их личного состава. Даже в приказах Гражданской войны говорилось не только о храбром начдиве, его комиссаре и численности войска, но и о пушках, пулеметах (в том числе на тачанках), броневиках, а то и об аэроплане. Почему, удивляясь вместе с А. Ивановым, что в «Слове» не упомянуты арбалеты, уже несколько десятилетий находившиеся тогда на вооружении русских дружин, мы не ищем их в тексте? Разве Автор не мог их назвать как-нибудь более поэтически, чем они названы в летописи? Почему спокойно читаем о тогдашних метательных снарядах – «шереширах» и «бременах», – но не задаемся вопросом: где же те «пушки», которые их выстреливали?»
312
Указанное сочинение Н. А. Баскакова. С. 133.
Нельзя ли предположить, что последующие компоненты перечня, не люди, а элементы вооружения и оснащения черниговского русского (а не тюркского!) войска? Итак…
Руководствуясь заявленным военно-техническим характером предметов перечня, мы, не напрягаясь излишне, услышим здесь слово «таран». Но откуда в средине слова взялась непонятная «т»? Не будем спешить с утверждением, что перед нами случайное искажение.
В просторечии и говорах мы сплошь и рядом слышим: тверезый, ведмедь, суворый, сыроватка – вместо привычных: трезвый, медведь, суровый, сыворотка. В этих словах, словно на шахматной доске, была произведена своеобразная «рокировка» согласных, называемая в лингвистике метатезой. Приведу еще ряд примеров, взятых из отразившегося в литературе просторечия.
«Турец-царь Сантал» – в причудливом имени этого былинного персонажа легко ли различить искаженный устной передачей титул салтан (султан), упомянутый и в «Слове о полку Игореве»? А в просторечном «каталажка» увидит ли кто морское словечко «такелаж», пришедшее к нам из немецкого языка? А в имени Фрол – исходное латинское Флорус или же в Коснятин (имя новгородского посадского) – исходное Константин?
Метатеза в разное время основательно поработала не только над просторечными, по и над литературными словами, например ладонь из долонь (ср. укр. долонь и ст.-слав. длань), ладья из алдия (ср. норв. oldja). Особенно же «повезло» некоторым немецким словам, воспринятым через устную речь. К таковым относятся вполне теперь «русские» по звучанию тарелка, марганец и верстак, в которых не всякий заподозрит талерку (промежуточное от нем. Teller или швед. tallrik), манганэрц (Mangan Erz – «марганец» и «руда») и веркстат (промежуточное от Werkst^atte – «рабочее место»)?