Слово о полку Игореве
Шрифт:
У нас есть и прямые данные, подтверждающие мысль о Ефросине как о человеке творческом. Я. С. Лурье установил большое своеобразие Александрии, представленной списком Ефросина.[Ефросин составил особый вариант легенды о Соломоне и Китоврасе (Lure J. S. Une legende inconue de Salomon et Kitovras dans un manuscrit du XV-e siecle//RES. 1964. T. 43. P. 7—11).] Так, он вставляет в текст сербской Александрии некоторые эпизоды из хронографической редакции этого памятника, которую, кстати сказать, он также переписывал (разговор Александра с рахманами).[Лурье Я. C. Средневековый роман об Александре Македонском… С. 145–168.]
Интерес Ефросина к Куликовской битве вызывался не только его патриотическими чувствами и литературными вкусами. Его усилили, возможно, и конкретные обстоятельства, связанные с участием белозерских князей в Мамаевом побоище. Как известно, у князя Романа Михайловича Белозерского было два сына: один из них, Федор, погиб в 1380 г. на поле брани вместе со своим сыном Иваном, другой — Василий Сугорский — стал владельцем Нагорной половины Белозерского княжества.[Копаиев А. И. История землевладения Белозерского края XV–XVI вв. С. 39.] Один из сыновей Василия, Афанасий, получив в наследие селение Шелешпань, сделался родоначальником одной из ветвей белозерских княжат — Шелешпанских. Правнуком этого Афанасия (сыном
Уже в Краткой Задонщине наряду с Дмитрием Донским главным героем выступает Владимир Серпуховской. Серпухов играл существенную роль в междукняжеских отношениях 60-х — начала 80-х гг. XV в. В 1461–1462 гг. Василий II завещал его своему сыну Юрию, брату Ивана III.[ДДГ. № 61.] После смерти Юрия Васильевича (1472 г.) Серпухов снова вошел в состав великокняжеских земель. Наследие князя Юрия в течение нескольких лет являлось предметом спора Ивана III с его удельными братьями. В 1480 г. великий князь даже предполагал отдать «Серпухов с волостьми» своему брату Андрею Меньшому (Вологодскому).[ПСРЛ. Т. 26. С. 274.] Именно в это время документы Владимира Андреевича Серпуховского (духовная и докончальные грамоты) рассматриваются в великокняжеской казне вместе с документами Андрея Меньшого. Это, по мнению Л. В. Черепнина, имело серьезные политические основания.[Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV веков. М.; Л., 1948. Ч. 1. С. 187.] Впрочем, проект передачи Серпухова остался неосуществленным, а 5 июля 1481 г. Андрей Вологодский умер. Возможно, роль Владимира Серпуховского подчеркнута в Краткой Задонщине, создававшейся в Кирилло-Белозерском монастыре, в связи с интересом к судьбам Серпухова в это время.
Сравнивая список К-Б с протографом Пространной редакции Задонщины, можно прийти к выводу, что не дошедший до нас протограф Краткой редакции имел небольшие отличия от К-Б (в нем не было вставочной даты битвы, возможно, иначе звучало заглавие и т. д.). Записывая устную Задонщину «именем Софония», Ефросин сохранил, очевидно, в одном месте прямое обращение первого автора («Я же восхвалю», испр. по И1; К-Б «восхваляя»). Подобную же запись в первом лице можно найти и в ефросиновском тексте Повести о Дракуле. Это — след литературной манеры древнерусских книжников (в данном случае лица, записывавшего устные произведения), которые стремились сохранить все стилистические особенности текстов, переписывавшихся в сборники.
Судьбы Повести о Дракуле и Задонщины пересеклись и еще один раз: оба эти произведения находятся в сборнике ГБЛ, собр. Ундольского, № 632. Основное ядро этого сборника составляют произведения, возникшие в конце XV в. (Повести о взятии Царьграда, о Басарге, о Вавилоне граде) или переписанные Ефросином (Повесть об Акире Премудром, Повесть о царе Давиде и Соломоне, Задонщина, Премудрость Соломона, Повесть о Дракуле, Сны Шахаиши). Таким образом, вывод о зависимости списка Ундольского Задонщины (точнее — Пространной редакции) от Кирилло-Белозерского (точнее — Краткой редакции) находит подтверждение и в составе сборника Ундольского, генетически связанного с традицией Ефросина. Что это так, видно и на судьбе Повести о Дракуле, список Ундольского которой непосредственно восходит к ефросиновской традиции.
Окружение древнейшего из списков Задонщины Пространной редакции (И2) составляют памятники клерикальной литературы. Это ведет нас к церковной среде составителя его протографа.
В конце XV в. на основе Задонщины (близкой к К-Б) и Летописной повести о Мамаевом побоище возникает Сказание о Мамаевом побоище.[А. Вайян связывает создание Сказания с появлением в России XVI в. переводных рыцарских романов (Vaillant A. Les recits de Kulikovo… P. 88). Но их появление относится еще к концу XV в. Не могу принять и довода Л. А. Дмитриева о том, что Сказание написано до 1456 г., т. е. до заточения в темницу серпуховского князя {Дмитриев Л. А. К литературной истории… С. 421). Ведь сам же Л. А. Дмитриев пишет, что автор Сказания «преуменьшил роль Владимира серпуховского в событиях 1380 г. Это объясняется публицистической направленностью произведения» (Там же. С. 430). Поэтому в принципе мы можем допустить, что Сказание возникло через несколько десятилетий после присоединения Серпухова к Москве. {См. также: Петров А. Е. Анахронизмы «Сказания о Мамаевом побоище»//Письменная культура: Источниковедческие аспекты истории книги. М., 1998. С. 110–130.}] (Предшествовало ли Сказанию «Слово о Мамаевом побоище», лишенное вставок из Задонщины, или нет, в настоящее время сказать трудно.) Возможно, этот памятник имел какое-то отношение к Вологде или Белоозеру.[Эта мысль высказана была мною еще в 1962 г. Не упоминая об этом, Ю. К. Бегунов также склоняется к признанию автором Сказания выходца с Белоозера {Бегунов Ю. К. Об исторической основе… С. 506).] Во всяком случае М. Н. Тихомиров доказал, что в конце XV — начале XVI в. на Вологде при дворе епископа Филофея была составлена Вологодско-Пермская летопись, содержавшая одну из двух древнейших редакций Сказания — Летописную.[Тихомиров М. Н. О Вологодско-Пермской летописи//Проблемы источниковедения. М.; Л., 1940. Сб. 3. С. 243.]
В пользу предложенной датировки Сказания, близкой к той, которая была дана А. А. Шахматовым, говорит еще одно наблюдение. В Толстовском списке Сказания Основной редакции среди погибших воевод названо «13 боаринов посадников новгородскых».[Повести. С. 75.] Здесь явная описка. Цифру надо читать: «30 («тридесят» и «тринадесят»)». Так в Распространенной редакции (в Летописной нет),[Повести. С. 106, 153.] в Ундольском виде Основной редакции,[Шамбинаго. Сказание. С. 49.] так, наконец, в Пространной редакции Задонщины. 30 посадников читается также в списках Основной редакции: ГПБ, Q.XVII.79; Погод., № 1553, Q.IV.342a; «13» (посадников) — в ГПБ, ОЛДП, F.50, O.XVII.6, O.IV.22;[Сведения о ленинградских списках указаны С. Н. Азбелевым.] ГБЛ, собр. ОИДР, № 224, л. 61; Музейное собр., № 3123, с. 119, Унд., № 236, л. 131 об. По исследованию В. Л. Янина, до 1423 г. в Новгороде было всего 6 посадников, а 30–36 посадников стало лишь к третьей
Составление Сказания о Мамаевом побоище можно поставить в связь с интересом к теме борьбы с татарами, который усилился в годы, последовавшие за падением татаро-монгольского ига. Ведь именно в Вологодско-Пермской летописи помещена особая редакция повести о стоянии на Угре 1480 г.[Кудрявцев И. М. 1) «Угорщина» в памятниках древнерусской литературы (Летописные повести о нашествии Ахмата и их литературная история) // Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961. С. 46 и след.; 2) Сборник последней четверти XV — начала XVI в. из Музейного собрания: Материалы к исследованию//Зап. Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1962. Вып. 25. С. 220–288.]
Источником Пространной Задонщины была также Никоновская летопись. Из нее попали в текст эпизод о пире у Микулы Васильевича, упоминания о каменных горах на Дону, о Чурове и Михайлове, князь Федор Семенович в перечне погибших героев.[ПСРЛ. Т. II. С. 51, 65, 58.]
Р. П. Дмитриева, Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов считают, что «заявление А. А. Зимина о влиянии Никоновской летописи на полные списки „Задонщины“ нельзя принимать даже как простую гипотезу».[Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 113.] Ведь старший список Задонщины «датируется началом XVI века», а создание Никоновской летописи «относится к 30—40-м годам XVI века». Вся эта цепь рассуждений вызывает только чувство самого крайнего недоумения. Авторы статьи могли бы знать, что сходство двух старейших списков Никоновской летописи (Патриаршего и Оболенского) обрывается на известии 1520 г. На том же известии обрывается Иоасафовская летопись 20-х гг. XVI в., с 1454 г. совпадающая с Никоновской. Это дало основание А. А. Шахматову полагать, что «в древнейшем своем изводе Никоновская летопись доведена только до 7028 (1520) года».[Шахматов А. А. Иоасафовская летопись//ЖМНП. 1904. Май. С. 78.] А если учитывать, что старейший список Задонщины (И2) датируется не «началом» XVI в., а 20—30-ми гг. XVI в.,[Р. П. Дмитриева, Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов указывают другие филиграни: по Н. П. Лихачеву, № 1650 (1538 г.), 2970 (до 1515 г.), 2632 (1520–1535 гг.), датируя весь список почему-то «началом XVI века» (Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 112).] то использование текста Никоновской летописи составителем Пространной Задонщины нельзя исключить по хронологическим соображениям.[Последние исследования Б. М. Клосса датируют создание Никоновской летописи 20—30-ми гг. XVI в. (Клосс Б. М. Деятельность митрополичьей книгописной мастерской в 20—30-х гг. XVI века и происхождение Никоновской летописи//Древнерусское искусство: Рукописная книга. М., 1972. Сб. I. С. 318–337).] Ссылки на близость списка убитых и фразы о пире Никоновской летописи к Пространной Задонщине Р. П. Дмитриевой, Л. А. Дмитриеву и О. В. Творогову кажутся «более чем странны».[Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 112.] Фразу о пире Микулы Васильевича они находят в других редакциях Сказания. С этим можно согласиться, но связь Никоновской летописи с Пространной Задонщиной в данном случае может быть установлена только при условии, что есть какие-либо совпадения между памятником в других фрагментах, не имеющих параллелей в других источниках. Таковые, несомненно, имеются. Так, мои оппоненты пишут, что имя князя Федора Семеновича «при упоминании погибших встречается во всех редакциях» Сказания. Это по меньшей мере неточно. Да, в Сказании говорится, что «инии же наехаша убитаго князя Федора Семеновича Белозерского».[Повести. С. 72.] Но в том-то и дело, что в списке убитых, который есть лишь в летописной повести о Мамаевом побоище Никоновской летописи (или, точнее, в особой редакции Сказания, помещающейся только в этой летописи), Синодике и Задонщине, Федор Семенович называется только в Никоновской летописи и Пространной Задонщине при полном совпадении между ними самого порядка перечисления погибших воевод. Следовательно, текстологическая связь между памятниками несомненна. Близость выражения «горы каменные» на Дону Никоновской летописи с аналогичным Пространной Задонщины мои оппоненты отводят, считая его «незначительным совпадением» в различных по характеру текстах. Отвечать на это замечание, думаю, нет необходимости, ибо в других случаях уважаемые оппоненты сами же выступают защитниками «микротекстологии».
В предисловии к Задонщине, возможно, появились отголоски рассказа Ипатьевской летописи о битве при Каяле (один из ее списков был переписан в начале XV в. и позднее находился в Костромском Ипатьевском монастыре).[Следы знакомства составителя Пространной Задонщины с Ипатьевской летописью могут быть обнаружены в выражении «скрипели телегы» («от гласа скрипания телег» 1240 г.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 784). В К-Б этого нет. В Слове отдаленно: «крычать тлгы». «Шибла слава… к Риму» Пространной редакции имеет соответствие с «славою великою к своим людем и ко всим странам далним… До Рима» (1111 г.). В К-Б иначе: «весть подаваша». Во введении к Пространной Задонщине после упоминания о Каяле и Калке говорится, что Русская земля «тугою и печалью покрышася». В рассказе летописи под 1185 г. находим: «бысть печаль велика», «бысть скорбь и туга люта» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 641, 645). В списке Ж есть обращение «братия и дружины» (И1 —«брате и друзи», С — «брате», У — «братия и друзии»). Параллелью к словам князя Святослава «отвориша ворота на Русьскую землю» (Там же. Стб. 645) является текст У и сходных: «замкни, государь, князь великий, Оке реке ворота». К выражению «солнце померкне» Задонщины есть также параллель («солнце померкшю» под 1187 г.). Если на Задонщину Пространной редакции оказал влияние текст Ипатьевской летописи, то, возможно, иная редакция речи Пересвета навеяна записью 1201 г.: «рче: да луче есть на своей земле костью лечи и нели на чюже славну быти» (Там же. Стб. 716). Составитель Краткой Задонщины не мог вычленить все общие места с Ипатьевской летописью. Впрочем, все приведенные выше примеры не имеют решающей убедительности. Дж. Феннел считает, что близости Задонщины к Ипатьевской летописи нет (Fennell. Р. 126–137).] Надо иметь в виду также, что в XV в. в распоряжении составителей общерусского летописания находился южнорусский летописный источник, близкий к Ипатьевской летописи.[Подробнее см.: Насонов А. Н. Московский свод 1479 г. и его южнорусский источник//Проблемы источниковедения. М., 1961. Сб. 9. С. 350–385.] Самый старый из сохранившихся списков Пространной редакции Задонщины — И2 на основании палеографических наблюдений М. В. Щепкиной не может быть датирован ранее 20—30-х гг. XVI в. Примерно к этому же времени мы относим и составление протографа этой редакции.