Слово в пути
Шрифт:
Однако францисканская идея бедности, отсутствия собственности и своего жилья легко вычитывалась из Евангелия. Отправляя апостолов возвещать слово Божие, Иисус регламентирует обмундирование посланцев: «Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Мф. 10:10). Впрочем, есть разночтения. У Марка: «Ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха… обуваться в простую обувь и не носить двух одежд» (Мк. 6: 8–9). У Луки: «Ни посоха, ни сумы… и не имейте по две одежды» (Лк. 9: 3). Если суммировать, получится, что запрет на сменку и суму восприняли все, а самым либеральным оказался святой Марк: можно посох и обувь.
Капеллу Святого Мартина заказал кардинал Джентиле Партине да Монтефьоре, папский
Понятно, как развернулся со своим рыцарством и изыском Симоне. Ведь нобилем и воином был и герой — святой Мартин Турский. Сам выбор рыцаря-святого, а не народного святого, как в житии святого Франциска работы Джотто в Верхней церкви, всего этажом выше и четвертью века раньше, характерен и для наступившего времени, и для автора фресок.
Святой Мартин родился в IV веке в Паннонии (нынешней Венгрии), служил офицером в Галлии, там поделился плащом с мерзнущим нищим — поделился буквально, разрезав мечом, — частый сюжет у живописцев Возрождения. Потом стал отшельником, после епископом, крестил язычников- кельтов. Его житие, составленное Сульпицием Севером, стало образцом для сотен позднейших агиографий и долго было вторым после Евангелия источником христианского знания. Во Франции и Германии святой Мартин — общенародный святой. Когда он умер, хотя стоял ноябрь, запели птицы и зацвели цветы. Заметим: плащ, аскеза, птицы — общее со святым Франциском.
В сцене «Христос является во сне святому Мартину» Мартин пребывает почти в роскоши (вопреки житию святого). Больше всего живописной площади у Симоне занимают одеяло, сундук и занавес — все богато и вычурно отделанное, все по моде того времени.
В сцене «Посвящение святого Мартина в рыцари» художник воспользовался возможностью показать придворный быт и ритуал. Император Юлиан опоясывает Мартина мечом, на него надевают шпоры. Предположительно, сам Симоне Мартини был возведен в рыцарство королем Робертом, так что не исключено, что здесь изображена подлинная церемония неаполитанского двора.
Церемониал посвящения в рыцари сформировался к XII веку. Состоял он из четырех этапов: исповедь и ночное бдение над оружием, причастие, вручение оружия, празднество. У Симоне третья часть — вооружение посвященного. За кадром остается ритуал colee из того же этапа — сильный удар кулаком или ребром ладони по основанию шеи нового рыцаря (позже, в наше время тоже, это превратилось в легкое прикосновение клинком к плечу). Можно предположить, что кардинал Монтефьоре и художник решили не показывать святого, получающего по шее.
Зато есть начало четвертой части церемониала — празднества: музыканты уже тут. Один из них — тот, что с двумя дудками во рту, — определен экспертами как венгр; возможно, это след путешествия Симоне в Буду в свите кардинала Монтефьоре. Как раз в начале XIV века к власти в Венгрии пришла Анжуйская династия (а в Ужгороде надолго воцарились неаполитанские графы Другеты).
Но самый любопытный персонаж — в сцене «Чудо воскрешения мальчика». На фоне зубчатой башни, в которой угадывается тогдашний облик сиенского Палаццо Пубблико (хотя чудо произошло в Шартре), стоят два рыцаря. Один из них, неказистой внешности, с опущенными уголками губ, крайне скептически глядит на чудо — так, что второй смотрит на него с неодобрительным удивлением. Многие знатоки считают, что непригожий скептик в синей шапке — автопортрет Симоне Мартини. Петрарка ведь назвал его «выдающимся, но некрасивым живописцем».
Вся капелла Святого Мартина — результат сближения рыцарства и духовенства. Крестовые походы XI–XIII веков стали показательным проявлением христианской доблести. Францисканцы занимались вербовкой воинов.
Хотя и тут явное противоречие — ведь святой Мартин отказался воевать, что изображено в одной из сцен в капелле: она и называется «Отречение от оружия». История из жития святого увлекательна.
«Перед битвой с алеманнами Мартин выступил вперед и смело сказал своему военачальнику: «Кесарь! Доселе я служил у тебя в коннице, но теперь позволь мне вступить на служение Богу. Я — воин Христов и посему не должен более сражаться за тебя». — «Ты — трус, Мартин, — с упреком отвечал разгневанный Юлиан. — Завтра состоится битва. И вот страх битвы, а не страх Божий заставляет тебя уклоняться от службы». Но Мартин смело продолжал: «Если ты принимаешь мое отречение за трусость, а не за верность, то поставь меня завтра одного без всякого оружия в самом опасном месте битвы. Тогда ты увидишь, что без всякого оружия, с одним только именем Христа и знамением Его святого Креста, я безбоязненно буду наступать на ряды неприятеля». — «Пусть будет так», — сказал Юлиан и приказал отдать Мартина до следующего дня под стражу. На другой день алеманны при виде прекрасно устроенного войска Юлиана отправили к нему для мирных переговоров послов с предложением полной покорности. Мир был заключен. После сего Мартин был освобожден от своей военной присяги и поспешил немедленно оставить войско».
На фреске Симоне святой еще в рыцарском облачении, но держит уже не меч, но крест. В общем, он хоть и является покровителем воинов, по-настоящему должен бы считаться небесным патроном хиппи и прочих пацифистов, но дело ведь всегда в трактовке, решительно зависящей от времени.
Зато мирным и благостным выглядит окружающий базилику Сан-Франческо город Ассизи — весь из светлого камня. Разместившийся на склоне горы Субасио его средневековый центр — один из самых нетронуто сохранившихся в Европе. Какое количество писавших о нем начинали так: «Кажется, время тут остановилось». Пошлость материализовалась: вокзал в Ассизи без часов, — нигде такого не видал. Бог знает, может, и впрямь здесь время должно течь по-особому.
По улицам взбираешься по-альпинистски, утешая себя тем, что потом-то непременно двинешься под уклон, но за спуском — новый подъем, однако вознагражденный красотами. Фасад кафедрала Сан-Руфино — бело-розовый пряник. Чудный образец романской архитектуры, примитив лучшего вида — как детская игрушка или сласть. Продолжая кулинарную тему: в лавках продается местный сыр с трюфелями и красным перцем — Viagra d'Assisi, остроумно.
В церкви Санта-Кьяра — крест, который когда-то заговорил с Франциском. С тех пор молчит. Тут же листочки с молитвой, составленной будущим святым в 1206 году, после того как он услышал слова, исходившие от креста: «Франциск, иди и восстанови дом Мой». Тексты на разных языках. Русского перевода в церкви нет, но он приведен в книжке, продающейся в магазине Францисканского общества. Издано в Москве в 1995 году. «Всевышний Боже славный, освети тьму сердца моего и дай мне истинную веру, ясную надежду и совершенную любовь, разумение и познание, Господи, чтобы исполнил я Твое святое и истинное призвание».
Поэтично и лаконично — что нечасто сопутствует одно другому. Он был очень хорошим поэтом, Франциск Ассизский. Сын местного зажиточного горожанина и француженки, с ранних лет сочинял стихи и стал трубадуром. Потом писал на устанавливающемся итальянском языке, но поначалу, судя по всему, по-французски, точнее — по-провансальски, коль скоро трубадуры — явление Прованса XI–XIII веков.
По-русски им не повезло с названием. Даже когда знаешь, в чем дело, перед умственным взором невольно возникает нечто медное, задранное вверх для побудки. Хотя труба здесь ни при чем: trobar— слагать стихи.