Слово живое и мертвое
Шрифт:
На одной странице журнала ратуют за чистоту языка, а на другой (и не в переводе!) автор, человек ученый, резервируетза собой право вернуться к затронутому вопросу. Почему бы не – оставляет, сохраняет?
Все это написано (а многое и напечатано, лишь малая доля выловлена редакторами еще в рукописях) в разные годы, разными людьми, в разных изданиях и рассчитано на разного читателя, обычно на читателя массового. Чем бы предостеречь – дети и люди пожилыечасто болеют гриппом, пишут: люди детского и старшего возраста!
Как часто книги научно-популярные, брошюры,
Язык истинной науки становится прекрасным, живым и доступным, когда она говорит не в узком, замкнутом кругу, а обращается и к непосвященным, когда ученый делится мыслями не только со специалистом, собратом, но с возможными своими наследниками и последователями. А усложненность, наукообразие, словесные выкрутасы нередко знак, что неясна самая мысль, что автор и сам чего-то еще не додумал. Или же этим страдают авторы, которые уж вовсе не владеют словом, либо – на беду чаще! – те, кто стремится встать на ходули. Ведь это такое распространенное заблуждение, что ученость и простота – вещи несовместимые, что лопату приличнее именовать «лопатус».
Уже и в романе или рассказе иной раз «из мозга человека экстрагируетсяинформация», а право же, и в ученом труде хватило бы простого извлекается. Рециркуляционнуюсистему встречаешь там, где вполне возможна и уместна восстановительная. И какую-нибудь реинтеграциютоже почти везде (кроме разве сугубо специальных текстов) безболезненно заменит воссоединение.
Старый многоопытный врач, профессор-медик, делится в письме своими мыслями и огорчениями. У нас есть хорошие и всем понятные слова, пишет он, но «вы ни в одной статье не увидите, скажем, выражения… восстановление слухаили дыхания. Обязательно будет сказано реабилитация… В русском языке слово „реабилитация“ означает оправдание, возвращение доброго имении может относиться только к человеку. В английском rehabilitation – и оправдание человека, и восстановление функций».
Но вот кто-то, малость поднаторевший в английском языке и не слишком занятый чистотою русского, применил звучное слово – и подхватили, и пошло-поехало… А как было бы прекрасно, если бы каждый из нас так же озабочен был судьбой нашего языка, как старый ленинградский врач, так же остерегался вводить в обиход казенщину и мнимую ученость, в том числе и лишнюю латынь.
Увы, гораздо чаще встречается обратное. В ту же медицину ввели когда-то термин инвазия– и вот он уже украшает статью теоретика-лингвиста. Спрашиваешь: зачем она вам понадобилась, инвазия, ведь это просто вторжение, нашествие, проникновение? Внятного ответа не получаешь, но заменить слово автор отказывается наотрез, он уверен: если просто и понятно, значит, не научно.
Старый ученый пишет свои статьи просто, доходчиво. А ретивый редактор (притом ученый муж!) ему указывает: «Мы обнаружили» – это, мол, для частного письма, а в научной статье надо писать « нами обнаружено». Ох, не этим сильна наука…
И до чего же тяжко порой приходится читателю! Попробуйте, допустим, разобраться, что бы это значило:
«В случаях назначения пенсий на льготных условиях или в льготном размере, работа или другая деятельность, приравниваемая к работе, дающей право на указанные пенсии, учитывается в размере, не превышающем стажа работы, дающего право на пенсию на льготных условиях или в льготных размерах». До смысла не докопаться, какой-то заколдованный круг. А ведь это уже не какой-нибудь сложный специальный текст, это напечатано «в разъяснение» закона, который касается многих, значит, должно быть ясно и понятно каждому!
Не только популярные и научно-популярные книги, но и газетные и журнальные статьи на самые разные темы – те, что призваны воспитывать ум и душу, будить любовь к прекрасному, понимание прекрасного – подчас написаны таким мертвым наукообразным языком.
Вот вышел на экраны фильм о человеческих судьбах, о нравственности, о том, что волнует, задевает очень и очень многих. Появилась в газете критическая статья, хлынули письма – отклики на нее, особенно от молодых читателей. И среди них такое:
«…Не хотим оспаривать мнение критика… не это заставило нас взяться за перо. Дело в том, что статью пришлось читать со словарем. Чем вызвано такое чрезмерное употребление иностранных слов? Что, „чем сложнее, тем умнее“?»
Под этим письмом семь подписей, авторы его – работники вычислительного центра, надо полагать, люди грамотные. Но и правда, как разобраться без словаря, что такое «урбанизированный город», даже если знаешь, что слово урбанизированныйпроисходит от латинского город? Как понять фразу: «Здесь тот же, но еще с большей безапелляционностью случай выдатьличные убеждения за некую… закономерность в сфере чувственно-духовных отношений»! Или: «… перевоплощениене только не грозит нивелировке, некоему „саморастворению“ личности, но единственно открывает возможности дляее подлинного самовозвышения».
Поди пойми! «Нивелировка» в области духовной – хорошо ли это, отрадно ли? Почему надо желать, чтобы ей ничто не грозило?
Годы замужества «прошли в печальной конфронтации идеала17-летней девушки… с реальной прозой» – наверно, с прозой реальности, с прозаической действительностью? И почему конфронтация, а не столкновение, противоречиеили, наконец, разрыв междуидеалом и прозой?
Да, явно перемудрил автор, солидности ради щедро уснастил статью не только иностранными словами, но и сверхсложными построениями. И, видно, сам запутался. Что ни абзац, то дикие, несуразные сочетания, сомнительные согласования, подчас прямая безграмотность:
«Хотя ее (жизненной ситуации) художественно-философское оформлениенеобычно, поскольку ставит проблемуутраченного идеала вместе с рассуждениями над(!) возможностью обретенияего…»
Семейное счастье «вырастает из совместных взаимопроникаемых(?) радостей и огорчений».
Женщина выбирает «место и условия для свидетельствованиясвоего личного представленияна (!) любовь».