Шрифт:
МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
Слово
Острова
это так,
звук...
Михаил Щербаков
– Наша вера состоит в том, что мы наказаны. Вот и всё, - сказал я, отодвигая от себя пустое блюдо с остатками варёных водорослей.
Тангрэйм, Вождь Народа Аркнур, Владыка Гонгра, Доминатор Восточного Архипелага, и так далее, и тому подобное (интересно, помнит ли он свою полную титулатуру?), сделал вид, что ничего не слышал.
Это мне не понравилось. Как утверждают церковные летописи, каждому Патриарху хоть раз да приходилось иметь дело с подобными людьми. На своей памяти я застал двоих: молодого вояку с Восточного архипелага, чьё имя я забыл, и печально знаменитого Кукуца, пирата из Хаййи. Каждому из них в свой время удалось захватить Святой Остров, и оба не отказали себе в удовольствии
С тех пор люди с оружием больше не беспокоили Святой Остров. До вчерашнего дня, когда корабли Тангрэйма вошли в Южную бухту.
Я глянул в узкое стрельчатое окно. Там, внизу, уже был разбит небольшой военный лагерь - несколько палаток, да чадящий костер - казалось, смрад горящих водорослей доносится даже сюда, в мою келью. По ветру моталось длинное синее полотнище с непонятным бурым орнаментом - скорее всего, имперское знамя. Не очень-то оно у него выразительное. Всё-таки интересно, почему военные так любят эти раскрашенные тряпки? Я вспомнил молодость, Легион, и мне показалось, что я опять слышу позвякивание доспехов, крик, ругань, звуки послеобеденной рвоты... С усилием я перевёл взгляд на своего гостя. Нежданного и нежеланного гостя.
Да, Тангрэйм мне не нравился. У него было слишком умное лицо. И слишком спокойное. Лицо человека, который не делает глупостей.
Это-то и пугало: сама по себе высадка на Острове была вопиющей глупостью, и он это прекрасно знал. Ещё более странным казался мне этот нелепый разговор на религиозные темы.
– Ты не хуже меня знаешь учение Церкви, Тангрэйм, - добавил я, видя, что он ждёт продолжения.
– Да, знаю, - голос Тангрейма мне тоже не нравился: он был слишком гнусав и тонок для великого воина. Если бы не растрёпанная рыженькая бородёнка, неопрятно свисающая на белый нагрудник, его можно было бы заподозрить в отсутствии мужественности.
– Но ведь есть вещи, Святой отец, которые не говорят простым людям. У вас хранятся свитки, написанные секретным письмом. Мой опыт говорит: то, что пишут в таких свитках, не вполне совпадает с тем, что говорится на площадях...
– Но не в этом вопросе, - я поперхнулся, придвинул к себе чашу с пресной водой, и чуть-чуть отхлебнул. Голубые водоросли считались очень деликатной пищей, поскольку почти не содержали жёстких волоконец. Но моему измученному желудку было достаточно и этого.
Я несколько раз судорожно срыгнул, пытаясь унять тошноту. Уже неделю я не мог нормально поесть, и мне очень не хотелось и в этот раз оставлять свой ужин в миске для блевотины.
Наконец, рвотные позывы утихли, зато по внутренностям начала разливаться изжога. Кое-как перетерпев первый приступ, я собрался с силами и продолжил:
– Не в этом случае. У нас, конечно, есть свои секреты. Но они касаются в основном времён исторических. Что до начала сущего, то тайная и явная история Церкви в этих вопросах говорят оно и то же. Разница, кхм, в деталях.
Я почувствовал, что желудок всё-таки не может удержать ужин внутри, и вытошнил его в миску.
Тангрэйм посмотрел на меня почти с сочувствием. Его молодость прошла в казарме, где не бывает другой еды, кроме обычного солдатского пайка из чёрных водорослей. Их невозможно удержать в желудке больше десяти минут, так что после приёма пищи вся казарма лежит и стонет, пытаясь успеть переварить хоть что-нибудь. Мне повезло больше: я начинал службу офицером третьей категории, и мне полагалось свежее мясо с поля боя. Я вспомнил сладкий вкус человечины, и почувствовал, как рот наполняется бессильной голодной слюной. Всё-таки надо как-то поддерживать себя. Особенно сейчас. Хватило бы чашки отвара с кровью. Но паломников на острове сейчас нет, и обычное приношение служителям Церкви - немного крови из вены - временно недоступно.
Проклятый Тангрэйм. Как некстати его сюда принесло.
– Это, кстати, тоже часть Наказания, - я показал на миску.
– В мире, откуда нас изгнали, пища разнообразна, её вкус приятен, и она не терзает желудок. Водоросли там растут прямо из земли, а среди них ходят существа, чья плоть слаще человеческой...
Тангрэйм усмехнулся.
– Да, я знаю. Очень красивая сказка. Хотя - не слишком ли жестоко рассказывать её крестьянам, жующим чёрные водоросли, и мечтающим о лишнем глотке пресной воды?
– Мы должны помнить, какие блага мы потеряли по вине наших предков, мне пришлось перейти на шёпот. Опустошённое чрево гнало по всему телу волны боли, и мне было трудно говорить.
– Да, разумеется, чувство вины помогает простолюдинам смириться со своим положением... но ведь мы оба - не простолюдины, не так ли? Зачем нам обсуждать эти сказки?
– Это учение Церкви, - выдавил из себя я. Боль немного отпустила, но перед глазами всё ещё плавали розовые круги.
– Но ты же разумный человек, - раздражённо произнёс Тангрэйм, и тут же громко испустил газы, - и не можешь всерьёз соглашаться с тем, что противоречит здравому смыслу. Ну вот хотя бы: если бы мы происходили из мира, где пища принимается безболезненно, мы были бы лишены способности её отрыгивать, не так ли? Было бы достаточно того отверстия сзади, чтобы избавляться от остатков, - он грубовато хохотнул, но это меня не обмануло. Этот любитель абстрактных рассуждений доверял своему интеллекту больше, чем хотел бы показать.
– Я не смею обсуждать учение Церкви, и не намерен шутить на эту тему нехотя отозвался я, прекрасно понимая, что мой ответ звучит жалко.
– Ну конечно, ну конечно!
– Тангрэйм был явно доволен.
– И всё же в свитках, написанных секретным письмом...
– В Священном Алфавите нет ничего секретного, - я показал рукой на потолочную роспись. Просто он сложен для писцов, а начертания знаков необходимо изображать точно. Поэтому Церковь разрешила светские письмена.
Тангрейм посмотрел на потолок и поморщился. В его горле что-то булькнуло, но он удержался.
– Какие-то пятнышки и кляксы. И они не очень-то отличаются друг от друга.
Я пожал плечами. Желудок, кажется, немного затих.
– Да, светские алфавиты удобнее. Но это - священные Знаки, оставленные нам нашими Судьями. Нам, служителям Церкви, запрещено заниматься светскими науками, но эти письмена мы изучаем, потому что они необходимы для всеобщего спасения. Не зная их, мы никогда не вернёмся Домой. Ими начертано Слово, которое освободит нас.
– Да, я знаю... А, кстати, что там написано?
– Тангрейм с любопытством уставился в потолок, испещрённый письменами.
– Может быть, само Слово?
– Нет, ничего особенного. В основном - проклятия врагам Святой Веры, вежливо пояснил я.
– Очень изощрённые.
– Как хорошо, что ко мне они не относятся, ибо я друг Святой Веры, Тангрейм вежливо улыбнулся, показав мелкие ровные зубы, - но всё же вернёмся к тому, с чего мы начали. Святая Церковь утверждает, что ей ведомы ответы на три вопроса - откуда мы пришли, что мы здесь делаем, и куда идём. Мне хотелось бы услышать мнение Церкви из уст её главы. Прошу тебя, удовлетвори моё любопытство, Святой отец, - Тангрейм продолжал улыбаться, но его глаза оставались холодными, - ибо, поверь мне, оно отнюдь не праздное.