Случай на станции Скалба
Шрифт:
Свинцов всегда слушал его с одним и тем же внимательнейшим выражением. Часто Виталий Петрович останавливал взгляд на этом лице и усмехался. Он был доволен. А в голове у Свинцова проносилась одна и та же мысль «Чего же они мне врали-то раньше?!» Так он думал обо всех людях которые до тренера объясняли ему, что такое жизнь.
Однажды после занятия Виталий Петрович остановил его.
– Ты зарядку дома делаешь? И специальные упражнения? Все, что я приказывал?
– И вдруг крикнул: - Только не врать!
Свинцов… тогда еще лишь «начинающий
– Плохо, - сказал тренер, - тогда плохо. Ты старайся, а то можешь вылететь!
– Это последнее он произнес с почти дружеской интонацией и даже дал Свинцову - опять же почти дружеский - подзатыльник. Поэтому Свинцов его предупреждении не испугался.
Но прошло две недели, и как-то в начале занятия когда они уже построились ожидая команды начать разминку, тренер вдруг сказал:
– Кузин, шаг вперед, Свинцов, шаг вперед. Надеть перчатки. Спарринг перед строем. Бокс!
Они начали молотить друг друга. Всем было понятно зачем-то эти двое должны показаться перед тренером, а может, и перед «толпой». Шеренга «болела» выкрикивая разные насмешки и подковырки. А команды «Стоп!» все не было. И Свинцов начал задыхаться. Он схлопотал чистый удар, потом еще один, потом нарвался на серию.
Ему показалось, что сейчас он взлетит, что он стал надутый, словно воздушный шар. Это было то, что в боксе называется состоянием грогги. Совершенно автоматически Свинцов ушел в глухую защиту согнулся.
Кузин еще какое то время постучал его по перчаткам и плечам стараясь пробиться к животу, к носу, к нижней челюсти. Но это ведь тоже не так легко, когда ты устал. И он просто отошел в сторону, как подумал Свинцов. На самом деле все таки была дана команда «Стоп!» Только Кузин ее услыхал, а Свинцов нет.
Зато он услыхал потом слова Виталия Петровича:
– Свинцов, слушай мой приказ. Перчатки снять форму оставить, сам - до свидания. Ты больше в моей секции не состоишь!
Свинцов стоял все еще тяжело дыша то и дело слизывая кровь с разбитой нижней губы.
– Малый ты хороший, - спокойно продолжал тренер, - по духу боксер жесткость злость другие нужные качества - это в тебе есть. Но удара у тебя нет, реакции нет.
– Он взял за руку Кузина, повернулся к строю.
– Кто перед вами стоит! Раззява! Но жесткости я его научу. Это можно. А тебя - он показал пальцем на Свинцова - реакции не научишь и скорости не научишь. Это должно быть врожденное. Так, что будь здоров. Начали бег по кругу!
Шеренга ожила побежала. Счастливый Кузин все еще в перчатках пристроился сзади. Тренер и Свинцов стояли в середине зала.
– А можно, я останусь до конца занятия!
– попросил Свинцов надеясь неизвестно на, что, на чудо, на то, что у него вдруг откроется реакция удар и скорость.
Тренер очень спокойно покачал головой.
– Не надо. Уходи. Долгие проводы - лишние слезы. Потом сам мне спасибо скажешь.
А может быть родители были виноваты в этой свинцовской жесткости?
Они оба были из той породы людей про которых говорят человек ответственный. Ну с отцом это вообще было все сверхпонятно. Без конца работа план. Он и ночью то иной раз вскакивал - причем без всяких звонков - и летел в свои Мастерские. Потому, что «мастерские» - это только название. На самом деле немаленький завод. Дел всегда - только, что не задохнуться.
Мать Свинцова была домашняя хозяйка. Но и мать - так выходило - вечно крутилась в чем-нибудь своем Она говорила.
– Понимаете раз я нигде не работаю значит я должна хотя бы дом обеспечить!
Мыла, готовила, опять мыла, пылесосила, покупала…
Умаявшись за день родители в свободный вечерний часок садились к телевизору. А куда человеку деваться - так-то сказать! Руки ноги не шевелятся какой уж там театр. Да и в театр, еще надо знать, чего куда надо, билеты. Ой столько мороки! А тут все тебе покажут расскажут. Цвет идеальный - прямо с завода брали. Да и вообще кто теперь в театры-то ходит? Только ведь осталось одно название, что мол в театры ходят значит культурные.
Сын Виталий телевизором не увлекался. Разные поколения разные вкусы. из замечаний в дневнике из осторожных рассказов жены до Ивана Витальевича доходили слухи будто бы его сын…
– Слушай, мать, правда, что ли он у нас таким зверенком растет?
И не верил. А поступки? Ну действительно сорвал урок географии - на глазах у учительницы воробью отвернул голову. Гадость, конечно, дерзость! Но вы чего хотите то, когда все кино детективами этими забиты? А он, что у меня святой?
Учился тем более неплохо.
Случались моменты когда отец думал: нет, надо выпороть мерзавца. Но представлял всю последующую нервотрепку, сердцебиение, долгую дрянь на душе, оттого, что в семье ссора. И кстати чем мириться-то? Покупай джинсы! Потому, что это раньше хорошо было снял ремень - врезал! Теперь любой и каждый разъяснит тебе, что бить детей неприлично.
Да и, что это, сын кого-то там отлупил, а ты, взрослый отец, его за это тоже лупишь. Дичь!
И потом не верилось Ивану Витальевичу в это «убил». В драке всегда один сильнее другой слабее.
А? Вы говорите ситуация? Трое на одного? Значит у моего сына есть товарищи, а у того парня нету. Да ведь это… В наше время про такие инциденты говорили до свадьбы заживет! И ведь правда зажило!
Вообще он не верил, что у хороших родителей может появиться плохой сын. Это же гены. Наука!
Потом Виталька сказал, что хочет сделать тир. Не «пап купи», а хочет сделать сам! Ведь неплохая вещь-то. Оказывается он и рисовать умел сам изобразил фигуры. Потом начал конструировать спортивное оружие. Тут уж и Иван Витальевич мог быть на высоте. И в смысле подсказки, и в смысле книжки какие достать. Потом сам увлекся. Даже кое-какие детали заказал ребятам в цехах. Смотри сын учись: «Ученье нам сокращает опыт жизни…» Или, что то там в этом роде. Да и вообще техническое образование - культура двадцать первого века!