Случай на станции Скалба
Шрифт:
– Ну, ты изложил?
– осведомился Свинцов почти приветливо. Руки у него буквально вздрагивали, как у пианиста перед началом концерта, - до того хотелось врезать.
– А где я эти деньги, например, найду?
Оказывается, Крыса «прошурупил» и этот вопрос. Например, он считал, можно украсть у Ивана Витальевича - у него часы японские, светящиеся, со всеми там делами, с калькулятором… Их с рук продать (чтобы там разные люди не спрашивали, откуда такие) можно рублей за двести.
– Сегодня какое число?
– поинтересовался Свинцов.
– Семнадцатое июля…
–
– Свинцов врезал Крысе так, что тот улетел на диван.
Ни слова не сказав, не огрызнувшись, но и не посмотрев на Свинцова с обычной преданностью, Крыса встал и ушел. Свинцов остался один. И так сидел день, и два, и три… Ему как-то отвратительно казалось воровать у отца часы. Он бы, может, и украл их, но уж не по крысиному указу!
Не знал Виталий Иванович, что и адъютант его тоже думал о Свинцове! Виталий Иванович не очень знал, куда девать ему свою армию. А Крыса-то отлично знал. Хотя бы, например, «батонов» будет куда проще клеить. Так Крыса довольно-таки устарело называл лиц женского пола. А с этим полом у него тоже не все было удачно. Потому, что уж он-то истинно был «не очень красивый» и прозвище досталось ему недаром.
Можно при случае и денежки из граждан потрясти - когда у тебя под командой такой отряд… А то, что отряд будет у него под командой, Крыса был уверен. Свинцов, что? Свинцова только «охраняй», устраивай ему этот глупый почет, а реальная власть… Но Крыса, естественно, не знал таких терминов. Хотя мыслил вполне правильно. То есть, конечно, по-крысиному правильно. Судьба сама, как говорится, подсунула выход. Крыса возвращался из магазина, вдруг его окликнули:
– Ты! Как тебя? «Старый», что ли? Крыса аж вздрогнул. «Старый» была его, извините за повторение, старая кличка - по древнейшему школьному обычаю от имени или от фамилии: Старостин - значит, «Старый».
Он оглянулся и вздрогнул во второй раз. Перед ним стоял Генка Гарусов. Это был чудо-человек: семиклассником он сумел загреметь в колонию, и с тех пор, видно, ничего хорошего с Гарусовым не произошло. Он учился когда-то со Свинцовым и Крысой, хотя и был старше их годика на два, на три…
– Здорово, Градус!
Градус стал за эти годы заметно здоровее, выше, матерей. Может быть, даже и стройнее. А вот с лицом его произошла какая-то странная перемена. Его словно на время сняли с Градуса и повесили где-то отдельно. Потом, через некоторое время, когда лицо это успело измяться и запылиться, его опять надели на бывшего ученика седьмого «В» класса Гарусова Геннадия, словно противогаз. Но если противогаз налипает на человека очень плотно, то это лицо приклеилось как-то неудачно, неровно, с дефектами. Да плюс еще помятость от долгого висения, да плюс еще запыленность…
– Ну, крендель? Чего ты матраешь?
– Н-ничего, - ответил Крыса, догадываясь, что «матрать» - это значит «смотреть».
– Помнишь, где моя хата?
– Градус усмехнулся.
– Да ты про это и не знал никогда… Бегать не разучился? Значит, бежи к Свинцову, скажи, у меня улица Льва Толстого, дом восемь. А я бутылку куплю.
Было известно, что Гарусов вор. Было известно, что, когда к ним домой пришли с обыском, он, пятнадцатилетний мальчишка, саданул понятого железной кружкой по голове и потом орал на всю улицу, что его мучают, что его забирают невинно. Вообще он был легендарной личностью!
Сейчас Свинцов и Крыса застали его за очень странным - для вора!
– занятием. Градус подметал пол. Причем этим странным занятием он и занимался странно. Наметя в комнате сор, он его вдруг хоп веником и под диван. Свинцов и Крыса не решились спросить, зачем он это так делает.
А вообще-то в комнате было довольно чисто - если бы только не знать, куда тут сор девается. Может, от этого и пахло не очень…
– Здорово. Свинца! Кореш родной!
– Градус обернулся, хохотнув, показал на Крысу пальцем и произнес уже совсем иным, слабым и тусклым голосом: - Тихо выйди, тихо дверь закрой, котлета!
Ни «Свинца, кореш родной», ни Крыса такого приема не ожидали и потому невольно переглянулись. Затем Крыса быстро перевел глаза на Градуса. И, словно обжегшись, тут же вышел из дома, прикрыл дверь. Градус поставил на стол бутылку заграничного вермута.
– Уважь товарища?
Они выпили, и Градус сразу отставил бутылку: мол, все. Потом закурил, стал не спеша рассматривать Свинцова.
– Ну и чего дальше-то?
– спросил Свинцов.
– Дальше… - Градус прищурился, - Я тебя сколько не видал? Три года?.. Откуда я знаю, какой ты стал пацан!
– А какой тебе нужен?
– Который тогда пистоль делал? И которому я по заказу тир рисовал?!
– Он усмехнулся.
– Как будто мне судьбу тогда подгадал!
– Чего ты?!
– Кто этой мишенью-то оказался?.. Тут кружочек, там кружочек… - Вместе со стулом пододвинулся к Свинцову.
– Можешь опять такой пистоль сварганить?
– Не знаю…
– Десять штук заработать хочешь?
– Горячую свою шершавую руку Градус положил Свинцову на тыльную сторону ладони.
– Десять штук чего?
– Штука - значит тысяча… Может, не десять будет. Там штук двадцать пять, тридцать. Треть твоя. За пистоль!
То, что сумма уменьшилась с десяти тысяч до восьми, даже обрадовало Свинцова - он понял: это все правда!
– Сроку две недели!
Что-то подкатило Свимцову к горлу и к сердцу:
– Я с тобой не пойду!
– Да на кой ты мне там нужен!
– В голосе у Гарусова прозвучало такое презрение, что Свинцов сразу испугался: обманет! Видно, и Градус это понял.
– У тебя свое дело, у меня свое, понял? Пистоль работай!
– А если тебя?.. Они сразу узнают, что это мой пистолет!
И опять ему ответил взгляд не то удивленный, не то презрительный:
– Я тебе плачу, нет?.. Чего же ты хочешь: я плачу, ты рискуешь! А по правде - там верняк… - Он замолчал на секунду, непроизвольно, порывисто вздохнул, словно представил себе, как все это будет. Поглядел на Свинцова, усмехнулся уже спокойно.
– Ты железки-то старые не выкинул?
– А зачем их выкидывать?
– Ну тогда успеешь, - кивнул Градус.!
– Только это… - Он поднял предостерегающе палец.