Случай в психиатрической больнице
Шрифт:
– Сегодня же. Нет, сейчас же! Без промедления! – Продекламировал мужчина, грузно поднимаясь из-за письменного стола. – Только учти, мне сопляки и нюни не нужны. Здесь происходит много того, что за гранью человеческого понимания и если ты мамочкин сынок, то лучше этот вопрос решить сейчас же: либо преступаешь к работе, либо возвращаешься под материнское крыло и не тратишь мое время, голубчик.
Герман замотал головой. Он не знал, что имел в виду главврач, говоря о грани человеческого понимания, но он был полон решимости доказать ему и своим родителям обратное, т.е. показать, что он чего-то стоит, а его выбор в профессии самый
– Что ж, если определился, то подписывай. Халат найдешь у завхоза, а потом пулей на второй этаж, у меня там обход по времени.
– Так, а что мне делать, ведь я только из инсти…
Федор Иосифович Перельман не дал парню договорить, ведь он не любил пустых разговоров и частенько договаривал за других.
– Пока что ходишь за мной, как тень. Наблюдаешь, выполняешь все, что я тебе говорю и записываешь, до тех пор, пока я не решу, что ты готов приступить к практике, но до этого времени никакой самодеятельности. Тебе понятно? – Строго он посмотрел в глаза юноши, который выглядел немного растерянным. – А теперь приступай, голубчик… – поторопил его Перельман, собираясь покинуть свой кабинет, но уже, стоя в косяке двери, обернулся, чтобы изречь напутствия новичку, решившему пополнить штат больницы. – Если ты ждешь официального приветствия, то его не будет. Мы здесь, чтобы исцелять, а не для коллективного одобрения или признания. – Закончил он, хлопнув дверью.
У Германа от знакомства с Перельманом осталось двоякое впечатление: одновременно он был разочарован и восхищен, но ни то, ни другое не могло отнять его душевного ликования от того, что он принят самим Перельманом. Молодой мужчина уже мысленно представлял себе, как гордятся им его отец и матушка, и как все знакомые его отца и деда, вся эта элита, состоящая из светил науки, пожимают его руку, как равному себе, а в его честь дед устраивает званные ужины, где все молодые особы, с восхищением и томящейся надеждой ждут его внимания.
Эти мысли подбадривали Германа и он, взяв в руку перо, расписался на бумагах.
Сразу после того, как новому специалисту выдали халат с шапочкой и ключи от отделений, юноша направился на второй этаж, как и приказывал ему главврач.
Крики, стоны и животные звуки, издаваемые людьми, немного поразили Ларионова, но не настолько, чтобы он повернул обратно, ведь обучаясь в университете, преподаватели часто водили его курс в подобные заведения, где студенты наблюдали всю низость человеческого существа лишенного рассудка.
Выходя из палаты в окружении медсестры и двух санитаров, профессор Перельман оторвался от записей и, обратил свой взор поверх своих круглых пенсне на Германа.
– Черт возьми, голубчик! Почему так долго? Я уже решил, что лучший студент курса сдрейфил. – Сардонически произнес главврач, чем вызвал смешки медперсонала.
– Никак нет, господин Перельман. – С энтузиазмом сообщил юноша в обновке и направился к коллегам бодрой походкой.
Федор Иосифович мог похвалить, но не стал этого делать, ведь не любил все эти любезности. Он был выдающимся человеком дела, своего рода новатором в области психиатрии и защитил множество докторских, а также написал с полсотни эссе и диссертаций. Плюс ко всем своим талантам, никто не делал работу лучше, чем он, поэтому многие из-за его высокого профессионализма, прощали ему его минусы в характере, к которым относились такие черты, как грубость, прямолинейность и неумение договариваться с людьми по
– Держи. – С приказным тоном, Перельман протянул историю болезни Ларионову и жестом, заставил его следовать за ним по коридору. – Это твоя первая пациентка. Как новичку, я упростил тебе задачу и даю самую безобидную, что содержится в одиночной палате… Но учти, это лишь единственный раз и в дальнейшем тебе придется видеть всякое, в том числе и защищать свою жизнь от буйных пациентов.
Слушая наставления старшего, Ларионов пробежался глазами по истории болезни и понял, что его пациентка совсем юная девушка с пограничным расстройством и хронической анемией.
Перельман остановился у железной двери, выкрашенной в светло-зеленый цвет и, дождавшись, когда санитар откроет ее, вошел первый в палату, что была наглухо занавешена темной драпировкой.
– Ну здравствуй, моя ласточка. – Заговорил Перельман неожиданно ласково, с улыбкой подходя к пациентке и нежно поглаживая ее по голове.
Темноволосая девушка с очень миловидными чертами лица, как у ребенка, лежала привязанной к кровати с перебинтованной шеей. Она подняла свои глаза, под которыми залегли темно-синие круги, что еще сильнее выделялись на фоне ее бледной кожи. Поникший взгляд и ее бледные губы, делали ее схожей с мертвецом, но при этом ее неземная красота приковывала взгляды.
– Это наш новый сотрудник и мой младший помощник – Герман Ларионов. Можешь его не бояться. –Представил новичка профессор.
Девушка подняла свои большие темно-карие глаза, окаймленные густыми длинными ресницами и очень ласково поздоровалась с новым врачом, ослепляя его своей слабой, но очаровательной искрящейся улыбкой.
Главврач развязал ремни, что сковывали ее запястья и снова задал вопрос:
– Ну, как ты моя, девочка? Как спалось этой ночью? – Спросил Перельман, присаживаясь на край кровати. – Сегодняшней ночью твой друг тебя не навещал?
Девушка уселась на кровать и, растирая затекшие запястья, устало покачала головой.
Федор Иосифович откинул длинные блестящие темно-каштановые завитки с плеч девушки и приступил к осмотру ее шеи.
– Давай посмотрим твои раны, моя ласточка. – Ласково сказал он ей и принялся снимать повязку.
Девушка совершенно не сопротивлялась и Герман подумал, что из-за диагноза она просто не в состоянии это сделать.
– Ларинов, помоги мне. – Приказал Перельман.
Герман отложил папку в сторону и принялся за работу. Ослабив бинты и убрав их, он увидел на бледной коже девушки пониже левого уха, две небольшие ранки одинаково-круглой формы.
«Может у нее суицидальные наклонности?» – подумал про себя бывший выпускник университета.
– Раны затягиваются. – Заключил рыжебородый врач. – Это радует, ведь это значит, что ты идешь на поправку.
Закончив с осмотром юной особы и сменив ей повязку, Перельман и Ларионов, направились в кабинет, чтобы задокументировать наблюдения за пациентами.
– Кто она такая? – Спросил Герман, заинтересовавшись молодой пациенткой.
Федор Иосифович, оторвался от записей и сказал.