Случай в психиатрической больнице
Шрифт:
– Арина Ранкович – моя крестная дочь. С ее отцом мы вместе учились в лицее и сидели за одной партой… Три месяца назад Назар Ранкович обратился ко мне, и поведал, что с Ариной стало твориться что-то непонятное: девочка стала бояться света, сильно уставала, сквернословила при виде священнослужителей, начала страдать лунатизмом, еще у нее появилась аллергия на еду, и, по непонятной причине она теряла много крови, а на вопрос о появившихся ранах на ее шеи, рассказывала о чудовище, что сосет ее кровь по ночам. Мы с Назаром все хорошо проверили. Окна и двери поместья были надежно заперты и в
Герману пришла в голову идея, что профессор просто проверяет его знания, ведь не может же он – величайший психиатр, не знать, что творится с его крестной дочерью, а значит Ларионов не должен посрамить своих преподавателей.
– Возможно у нее ОКР (Обсессивно-компульсивное расстройство)? Возможно инъекции седативных исправят дело и успокоят тревожность пациентки. – Предположил Герман, блеснув своими знаниями, чем позабавил своего собеседника.
Перельман растянул губы в насмешливой улыбке, из-за чего его курчавая тускло-огненная борода с сединой, дрогнула.
– Ты решил мне дать совет, как лечить мою пациентку? Думаешь ее мучают навязчивые мысли? Что тебе дало право усомниться в моей компетентности? – С некой колкостью в голосе спросил главврач.
Язвительность профессора загнала Ларионова в ступор и одним махом лишила его возможности проявить свои знания в полной мере.
– Простите, я всего лишь предположил. Я… я нисколько не сомневаюсь в вашей… Простите. – Виновато опустив глаза, повинился Герман, продолжая ссыпать извинениями.
Во взгляде Перельмана мелькнуло что-то победоносное, что говорило неопытному бывшему студенту: «то-то же, и не лезь со своими предположениями», но в целом, мужчина не держал зла на институтского выскочку и тут же продолжил разговор, как будто этой неприятной напряженности между ними не было.
– За эти месяцы я поставил Арине, и сам же опроверг десяток диагнозов. Все тесты говорят об одном – она полностью вменяемая и не нуждается в седативных препаратах.
– Тогда зачем вы ее держите здесь, в одиночной палате?
– Здесь она под надежной защитой и не может навредить себе, к тому же и мне проще наблюдать за крестной дочерью. Я хочу разгадать эту тайну и докопаться до истины: почему вполне здоровая девочка днем, становится неуправляемой ночью? Что с ней происходит и какова причина ее перемен? К ее феномену у меня большой научный интерес и будет лучше, когда она под полным наблюдением все 24 часа. – Закончил Перельман задумчиво, глядя куда-то в пустоту, при этом выпучив глаза.
Увидев такого профессора, Герман сам засомневался в адекватности главврача, но вспомнив разговоры преподавателей, утверждавших, что работая с психопатами врачи сами порой становятся шизиками, скостил его поведение на эту причину, ведь, как повелось, все гении немного отличались от обычных людей и в некотором роде слыли чудаками.
Вернувшись в реальность, Перельман
– Какие у вас планы на вечер, коллега?
Прельщенный Герман, из-за неопытности своей, посчитавший, что с ним заговорили, как с равным, заерзал на стуле и, с искренней радостной улыбкой, надеясь на то, что ему предложат нечто приятное, например, совместный ужин в конце рабочего дня, ответил:
– Вообще-то никаких и для вас я полностью свободен…
– Вот и чудесно, тогда остаетесь сегодня на ночное дежурство, голубчик! – Восторженно произнес главврач. – Честно говоря, из-за нехватки сотрудников для ночных смен, я уже неделю не был в стенах дома, что экономка уже начала сердиться.
Надежды Германа на приятный вечер были безжалостно разрушены его наставником, ведь он, уходя сегодня утром из родительского дома даже не предполагал, что исчезнет на целые сутки, что могло вызвать волнение у его родителей, особенно у обожающей его матушки, которая чуть что, падала в обмороки от переизбытка чувств, переживая за своего единственного сына, в ком заключила всю свою жизнь и смысл.
Перед глазами юноши так и всплыла картина, где мать его запрокинув ладонь к своему лбу и, со словами «о, бедный мой малышок!», падает в объятия растерянного отца, теряя свою шляпку и сознание.
– А-а-а. А-а.. Как же… – Ларионов пытался возмутиться, но не мог, поэтому он открывал рот, а слова так и не посмели вылететь из его горла, чтобы противостоять этой рыжебородой горе, так испытывающе наседающей на него своими серыми глазами.
– Какие-то проблемы, коллега? – Приподняв строго рыжую бровь, поинтересовался солидный мужчина в халате и шапочке, держа руки за спиной.
Герман опустил глаза и сдался человеку, возымевшему над ним свою власть:
– Н-нет, никаких.
– Отлично! А сейчас коротко я вас введу в курс дела, прежде, чем перейти к основным обязанностям.
Перельман рассказал молодому специалисту все, что касается больницы и пациентов: что следует делать, и чего не следует, к кому можно становиться спиной, а к кому не стоит поворачиваться, в какую палату лучше идти с санитарами, а в какую нет, и кому, что колоть в случае острой необходимости, а кого выводить из катарсиса другими способами. Профессор дал столько информации, что, даже у искушенного учебой Германа, кругом пошла голова и он не был в состоянии уместить это все за раз. Но, благодаря наставлением главврача, Ларионов понял насколько Перельман любит свое дело и знает каждого пациента по именно и всю их историю жизни.
Далее его ждала бумажная работа на пару со своим наставником, а после трехчасовой кабинетной экзекуции был осмотр новых поступивших больных. Все это время, Герман следовал наставлениям профессора и по его приказу стал его тенью, он делал то, что ему велели и больше не пытался умничать или выдвигать свою инициативу, а только наблюдал и внимательно слушал.
Уже к концу напряженной изнурительной работы, которая отняла все силы молодого специалиста, Ларионов понял, что пропустил обед, но не он один, ведь Перельман, от кого он не отходил весь день, тоже не обедал.