Шрифт:
В середине июня 1965 года окончился семестр в колледже Торренс Хаус. Джулиет не предложили постоянную работу, так как учительница, которую она замещала, выздоровела. И теперь Джулиет ехала домой. Хотя не совсем домой: она решила сделать небольшой крюк, чтобы повидать друга, который жил на побережье.
Около месяца назад вместе с другой учительницей — Хуанитой, которая одна среди коллег подходила ей по возрасту и была ее единственной подругой — она ходила в кино, на фильм «Хиросима. Любовь моя». Хуанита потом призналась, что, как и героиня фильма, влюбилась в женатого мужчину, отца своего студента. Тогда Джулиет сказала, что и она тоже как-то раз оказалась в подобной ситуации, но не позволила отношениям зайти слишком далеко из-за ужасного состояния его жены: та была очень больна, и мозг ее практически был мертв. Хуанита сказала, что хотела бы, чтобы жена ее любовника была бемозглой, но, к сожалению, та наоборот
Вскоре после этого разговора пришло письмо, словно наколдованное ее безобидным враньем, вернее полуправдой. Весьма потрепанный конверт, будто его долго таскали в кармане, был адресован просто «Джулиет (учительнице), Торренс Хаус, 1482 Марк-стрит, Ванкувер, Бритиш Коламбия». Директриса, отдавая его Джулиет, сказала:
— Кажется, это вам. Странно, что нет фамилии, но адрес написан правильно. Скорей всего, его нашли в справочнике.
Дорогая Джулиет, я забыл, в какой школе ты преподаешь, но потом совершенно неожиданно вспомнил, и подумал, что это знак судьбы, и что мне нужно написать тебе. Надеюсь, ты все еще там. Хотя если работа оказалась невыносимой, ты могла бросить ее посреди семестра. Но вообще-то, мне показалось, ты не из тех, кто легко сдается.
Как тебе погода на западном побережье? Если ты думаешь, что у вас в Ванкувере дождь, то представь себе ливень в два раза сильнее, и получится то, что творится у нас.
Я часто думаю о тебе, сидя и глядя на заезды звезды. Ты видишь, я написал заезды, потому что уже поздно и пора спать.
У Энн все по-прежнему. Когда я вернулся из поездки, мне показалось, что ей стало намного хуже, но это, наверно, из-за того, что я вдруг заметил, как изменилось ее состояние за последние два-три года. Раньше я не мог уловить ее угасания, потому что видел ее каждый день.
Кажется, я не говорил тебе, что останавливался в Регине повидать сына, ему сейчас 11. Он живет там со своей мамой. Он очень сильно изменился.
Я рад, что наконец-то вспомнил название твоей школы, но теперь к своему ужасу не могу вспомнить твою фамилию. Надеюсь, что вспомню ее, когда запечатаю конверт.
Часто думаю о тебе,
Часто думаю о тебе,
Часто думаю о тебе…
Джулиет предстояло ехать автобусом из Ванкувера в Хорсшу Бэй, а потом на пароме. Потом через полуостров и на другом пароме. А потом снова на материк и уже тогда в город, где жил мужчина, написавший это письмо. В Уэйл Бэй.
Очень быстро, еще не доехав до Хорсшу Бэй, из городской природы вы попадаете в совершенно дикую. Весь этот семестр Джулиет жила в окружении газонов и садов Керрисдейла, с севера виднелись горы, которые в ясную погоду походили на театральный занавес. Площадка вокруг школы была обустроена и огорожена каменной стеной, увитой каким-то растением, которое цвело круглый год. Участки около соседних домов со множеством подстриженных рододендронов, падубов, лавров и глициний походили на школьный двор. И вот, не доезжая до Хорсшу Бэй, вы уже оказываетесь в настоящем, а не городском лесу. Отсюда и дальше — вода, скалы, угрюмые деревья, свисающий мох. Изредка из сырого, похожего на жидкую грязь, домишки вьется дымок. Двор завален хворостом, бревнами, покрышками, машинами и запчастями, сломанными или старыми велосипедами, игрушками — всем тем, что люди вынуждены хранить около дома за неимением гаража или подвала.
Города, в которых останавливался автобус, вовсе не походили на города. Кое-где одинаковые домики тесными стайками прижимались друг к другу, но большинство домов были похожи на те, в лесу, каждый — в своем собственном широком захламленном дворе, будто по ошибке построенные рядом друг с другом.
Все улицы — не мощеные, кроме главного шоссе, которое шло через весь город. Тротуаров не было. Не было высоких солидных зданий почтамта или муниципального управления, не было больших красивых магазинов, выстроенных так, чтоб их отовсюду было видно. Не было военных памятников, питьевых фонтанчиков, маленьких цветочных скверов. Иногда попадалась гостиница, похожая на обычный паб, иногда новая школа или больница, приличная, но низенькая и простая, как сарай.
Иногда — особенно на втором пароме — желудок Джулиет начинал сомневаться в правильности ее затеи.
Часто думаю о тебе,
Часто думаю о тебе.
Люди так говорят, просто чтобы утешить другого человека, из смутного желания слегка придержать его на поводке.
Там в Уэйл Бэй должна быть гостиница, или хотя бы туристические домики. Она поедет туда. Свой чемодан она оставила в школе: заберет его попозже. С собой у нее только большая сумка, перекинутая через плечо. В таком виде она не будет слишком бросаться в глаза. Она останется там на одну ночь. Может быть, позвонить ему?
И что сказать? Что она ехала повидать подругу, и по пути завернула сюда. Ее подругу по школе, Хуаниту, у которой есть летний домик… Где? У Хуаниты есть домик в лесу, она не из пугливых женщин. (Ой, как это было не похоже на настоящую Хуаниту, которая редко выходила из дому без каблуков!) А домик оказался на юге Уэйл Бэй. Она туда приехала, а Хуаниты нет, вот Джулиет и подумала. Она подумала. раз уж она здесь. Она подумала, что, может быть.
Скалы, деревья, вода, снег. Эти декорации, постоянно сменяя друг друга, проносились за окном поезда шесть месяцев тому назад, утром между Рождеством и Новым Годом. Скалы были огромные, иногда острые, иногда гладкие как валуны, темносерые или совершенно черные. Деревья — большей частью сосны, ели или кедры. На самых вершинах скал торчали маленькие черные елочки, будто миниатюрные копии самих себя. Остальные деревья казались тонкими и голыми, наверно это были тополя, лиственницы или ольха. Стволы некоторых из них пестрели пятнами. Снег толстыми шапками покрывал верхушки гор и облеплял подветренную сторону деревьев. Он лежал мягким покрывалом на ледяной поверхности больших и маленьких озер. Вода свободная ото льда журчала только в быстрых темных и узких ручьях.
На коленях Джулиет лежала открытая книга, но она не читала. Она не могла оторвать глаз от проносящегося за окном пейзажа. Она устроилась одна на двухместном сиденье, и напротив нее тоже было два пустых места. Здесь она провела на ночь. Проводник был сейчас занят в спальном вагоне, приводя его в порядок после ночи. Кое-где темно-зеленые шторки на молниях все еще свисали до пола. В вагоне стоял запах этой ткани, похожей на брезент, и легкий запах ночной одежды и туалета. Каждый раз, когда в конце вагона открывалась дверь, внутрь врывались потоки свежего воздуха. Последние пассажиры уходили на завтрак, другие уже возвращались.
На снегу виднелись следы, следы маленьких животных. Вереницы петляющих, исчезающих бусинок.
Джулиет исполнился двадцать один год, но она уже была обладательницей степеней бакалавра и магистра по классической филологии. Она писала докторскую, но ненадолго сделала перерыв, чтобы поработать учительницей латинского языка в частной школе для девочек в Ванкувере. У нее не было опыта преподавания, но из-за неожиданно образовавшейся посреди семестра вакансии школа охотно предложила ей место. Скорей всего, больше никто не откликнулся на их объявление: зарплата была ниже, чем полагалась квалифицированному педагогу. Но Джулиет была счастлива, что может хоть немного заработать после десяти лет мизерных стипендий.
Это была высокая светлокожая девушка, с хорошей фигурой и светло-каштановыми волосами, которые никакие средства не могли сделать пышными. Она была похожа на старательную школьницу: высоко поднятая голова, аккуратный круглый подбородок, широкий тонкогубый рот, вздернутый нос, живые глаза. Лоб ее всегда краснел от напряжения или усердия. Профессора восхищались ею, они были признательны всем, кто в те дни изучал древние языки, а особенно таким одаренным студентам, как она. Но, в то же время, они переживали за нее. Сложность заключалась в том, что она была женщиной. Если она выйдет замуж, а это вполне может произойти (ведь она довольно привлекательна и для стипендиатки, и вообще для девушки), то все ее и их усилия пропадут даром. А если она не выйдет замуж, то скорей всего превратится в унылую и замкнутую тетку, все время уступающую служебную лестницу мужчинам (ведь им это нужнее, им надо содержать свои семьи). Она не сможет отстоять странность своего выбора классической филологии в качестве профессии, смириться с тем, что люди воспринимают ее как абсолютно ненужную и скучную, и не обращать внимания на чужое мнение, как это делают мужчины. Странные решения — мужская привилегия, большинство из них без труда найдут женщин, которые будут рады выйти замуж за них. А наоборот не получается.
Когда пришло предложение поработать в школе, профессора убедили ее принять его. Здорово! Проветрись немного. Посмотри на настоящую жизнь!
Джулиет воспользовалась советом, хотя ей было неприятно, что сами советчики не производили впечатления жаждущих столкнуться с этой самой настоящей жизнью. В городе, где она выросла, такой ум как у нее часто считался сродни хромоте или шестому пальцу. Люди сразу замечали любой ее недостаток: она не умела шить на машинке, не могла красиво упаковать сверток и не замечала, что из-под платья торчит комбинация. Что из нее вырастет — это еще вопрос!