Случайная ночь, или Беременна от Санты
Шрифт:
— А что позволишь? — бесится моя разъяренная красивая фурия.
— Любить в ответ. Можешь подавать завтрак в постель и баловать по ночам двойными порциями десерта!
— Да я тебя! Да я тебя!
Впервые вижу, как моя Нина не может подобрать слов. А она моя, со всеми потрохами, только надо ей успокоиться и принять тот факт, что я из ее жизни никуда не денусь.
Поэтому я поднимаюсь, и она поднимается тоже с явным намерением применить физическую силу. Ух как замахивается рукой! Я ловлю тонкое запястье и дергаю на себя упирающуюся женщину своей
— Отпусти! — верещит Нина, дубасит кулачками по груди, а я держу ее за талию и позволяю изливать на себя бразильские страсти. Желали фурию в постель, Мирон Валерьевич, извольте, терпите!
— Успокоилась? — спрашиваю спустя минуту, а Нина обмякает у меня в руках.
— Отпусти… — просит уже вяло, а вид щек, исполосованных дорожками слез, меня убивает на хрен! Любимая женщина не должна плакать из-за меня и моих косяков!
— Ни за что! — угрожающим рыком предостерегаю ее от очередных попыток вырваться из моих объятий и, изловчившись, подхватываю ее на руки. — Тебе нельзя так волноваться. Ну хочешь, я тебе клешню твоего любимого лобстера принесу из холодильника? — спрашиваю, осторожно неся Нину в свою спальню.
Хорошо, что лестница на второй этаж широкая и мы помещаемся.
— Фу, нет, — мотает она головой, зажимая рот рукой, — он там холодный, воняет.
— А кому я говорил, что не нужно брать их с собой? — приподнимаю бровь.
— Я хотела повредничать, — признается, куксясь, как маленькая девочка. Меня это умиляет, злости абсолютно никакой.
Напротив, таким живым никогда себя не чувствовал!
— Нинуль, у меня полный холодильник еды, голодными не останемся.
— Выбрось рыбные продукты только, а то провоняется холодильник.
— То есть ты теперь просишь меня выбросить то, что мы забрали из ресторана? — заламываю бровь, толкая ногой деревянную дверь.
— Угу, — бурчит себе под нос упрямая девица. Соскальзывает с рук и осматривается в большой спальне.
— Нравится? — интересуюсь, оглядывая творение модного дизайнера.
— У тебя не кровать, а траходром! — заявляет Нина, складывая руки на груди. — Если тут ночевала какая-то бабь, я здесь не лягу!
— Нет, бабей тут никаких не было, ты будешь первая! — улыбаюсь я, прослеживая взгляд Нины. Оценивает большую кровать, песчаного цвета стены, тяжелые шторы, громоздкие светильники и темную мебель. Снимает обувь и проходит к медвежьей шкуре. Вид маленьких женских пальчиков, утопающих в мехе, вызывает болезненный спазм в паху. Эта женщина доведет меня до ручки!
Нет, ну вот можно ли на этом сроке беременности сексом заниматься? Аккуратно достаю телефон… Вдруг не заметит, что я гуглю, пока она интерьер рассматривает.
— Бирюков, ты вообще в курсе, что мужчины ухаживают за женщинами? Цветы дарят, на свидания зовут? Медленно подбираются к своей цели? Раньше вон вообще серенады пели, сонаты сочиняли, стихи! Ради любимой женщины дуэли устраивали.
— Да-да… — отвечаю
Та-дам! Можно! Если нет противопоказаний. Как теперь выяснить аккуратно насчет них, когда желанная женщина бесится и от похоти пар из ушей валит?
— Мирон, ты меня слушаешь? — обиженно спрашивает она, провожая подозрительным взглядом телефон, который кладу в карман. Идиот! И это диагноз. Ее же муж бросил. Она теперь осторожничает. — Только не говори, что важное деловое письмо получил.
— Нет, никаких дел, когда я рядом с тобой, Нин. Ты мое единственное важное дело на ближайшее время.
— Звучит очень неопределенно, Бирюков, — наклоняет она голову и усаживается на кровать, вытягивает ноги и зевает.
— Ты устала, Нин, давай поспишь?
— А ты пока к жене поедешь?
Вижу, что жалеет о сказанных словах, закусывая губу и отворачиваясь.
— Я никуда не поеду. Буду здесь с тобой.
— Ты мне не нужен, Мирон, — вздыхает тяжко.
— Врешь, Нинуль, очень и очень нужен.
Глава 23. Роковая оговорка
Нина
— Лапы убери! — грозно смотрю на этого сластолюбца, взгляд которого стал голодным и диким, как у неандертальца. — Ты ужинаешь мною или картошкой?
— Что ты, что картошка — самый смак! И я за солью тянулся!
— Сомнительный комплимент, Бирюков! — осекаю его и накалываю на вилку картошку фри, пакет которой обнаружила в холодильнике и бросила на сковородку.
Всего-то делов, но Мирон смотрел как на восьмое чудо света. Он, что ли, никогда не встречал нормальных женщин, которые не боятся испортить маникюр готовкой?
— Я и несомнительные умею, — сказал с выражением кота Матроскина, когда тот хвастался умением вышивать крестиком.
— Что ты многое умеешь, я уже убедилась.
— Прозвучало очень провокационно, Нинуль, — ухмыляется этот наглый котяра.
— Вот вообще не хотела тебя провоцировать.
«Больно надо!»
— Ой ли? — изгибает бровь. — Кто-то врет не только мне, но и самой себе.
— А кто-то о себе слишком большого мнения!
— У меня всё большое! — хохочет он, явно наслаждаясь нашей перепалкой. Что интересно, я — тоже, хотя всячески пытаюсь это скрывать.
Ем с самым невозмутимым видом. Хорошо, что у меня нет эрекции. Никак меня Бирюков на чистую воду не выведет, в отличие от меня самой. Я-то вижу, как он ерзает, и бугор на его штанах очень даже замечаю! Прекрасно помню, какой он большой и как тесно ощущался во мне…
— Не лопни от гордости, Бирюков.
— Лопнет у меня кое-что другое, — намекает грязно, охватывая меня всю жарким взглядом. По телу прокатывается горячая волна, пробуждая неуемное женское либидо.
Откладываю вилку и решаю расставить все точки над «i».
— Мирон, и все-таки мы с тобой недопоняли друг друга.
— Давай понимать, — кивает важно, тоже откладывая вилку и изучая меня с пристальным интересом.
— Ты меня обидел. Прощать я тебя не намерена.
— Это поправимо. Ты не сможешь вечно дуться на своего мужа.