Случайная

Риз Екатерина

Я скинула с ног туфли, надела дежурные тапки, и, не дожидаясь приглашения, прошла на кухню. Взгляд сам собой скользил по стенам некогда родной мне квартиры. Здесь я прожила до восемнадцати лет, считала своим домом, а сейчас ничего не узнавала. Новый ремонт, контрастные обои, видимо, с намёком на определённый дизайнерский стиль, даже мебель в квартире мне незнакомая. Я не переступала этот порог последние три года, это точно.

Отец мне обрадовался. Он смотрел телевизор на маленькой кухне, сидел у окна и пил чай из большого бокала. Меня

увидел, поднялся и улыбнулся. А я всё равно отметила отстранённость в его взгляде. Не по отношению ко мне, а, наверное, ко всему происходящему в его жизни. Он ни на что не раздражался и ни на чём не зацикливался. Жил так, как жил. Всё в его жизни сложилось, как считалось, жена, большая семья, дети и уже внуки. Работа, дом и старенький «жигулёнок» в гараже. Он искренне считал, что жаловаться ему не на что. А вот мне было его жаль.

– Лидуня, как я рад. Давно не виделись с тобой. Хочешь чаю?

– Не хочу, пап. – Я присела на табуретку у стола, окинула взглядом маленькую кухню. Стало как-то грустно. – Просто зашла тебя проведать. Какие новости?

– А какие у нас новости? Это в телевизоре новости, а у нас так… – Отец отмахнулся. Меня разглядывал. – Красивая ты стала, Лида. Взрослая такая. Давно тебя не видел, отвык.

Я растянула губы в улыбке.

– Привыкай. Кажется, я надолго приехала.

Отец брови сдвинул, в намёке на тревогу.

– А что такое? Неприятности? Деньги нужны?

– Деньги всем нужны, – философски отозвалась я. – И неприятностей у меня нет. Зато работа неплохая, придётся остаться, поработать.

– Работа – это очень хорошо. С работой сейчас туго. Завод-то мой закрыли. А я рассчитывал, что на пенсию уйду, сторожем туда пристроюсь. А что? Хорошее место, сутки через трое.

– Так нет же уже места, и завода нет. Что ты думаешь?

– Да это я так, по привычке. Попей чайку-то. А то худая какая-то.

– Ну вот, только что говорил, что красавица, а теперь худая.

– Ты всегда красавица. Вся в мать.

Я печально вздохнула.

– Мы с Анькой на кладбище ездили, – сказала я.

Отец мелко закивал, а от меня отвернулся, засуетился вдруг.

– Это правильно, это хорошо. На могилку ходить надо. Я тоже недавно был. – И добавил: – У всех был, всех помянул.

Привычная отговорка. Я знала, что папа частенько бывает на кладбище, но при Луизе всегда рассказывает о многочисленной родне, схороненной на городском кладбище, но никогда о маме.

– А ты часто поминаешь? – спросила я. Отец обернулся, а я взглянула многозначительно. – Странно выглядишь, похудел. И небритый.

Он поскрёб колючий, худой подбородок.

– Так а чего, я же на выходных. На работу пойду, побреюсь. Это обязательно.

– Пап, не пей, – не стала я больше юлить. – Много, по крайней мере.

– А я много не пью. – Отец неожиданно расплылся в широкой улыбке. – Мы с Иванычем такой коньячок настояли, пальчики оближешь! Всё сами, всё экологически чистое.

– Знаю я ваш коньячок, –

фыркнула я. – Первак чистейший. Так в гараже и капаетесь?

– Ты, Лидка, отца-то не учи. Отец учёный, лучше тебя знает. – Он поставил передо мной чашку с чаем. – Пей чай, вот пряники ешь. Про работу расскажи.

Я подумала, подумала, а пряник взяла. Откусила.

– Работа хорошая. Я с Анькой теперь работаю. Ей спасибо, сама бы я туда не пробилась.

– Так сестрёнка же, правильно, что подсобила. Тётка как?

– Хорошо. Борется с мировой несправедливостью.

– Любитель она этого дела.

Я отцу кивнула, и, понизив голос, поинтересовалась:

– А где оно?

Отец непонимающе нахмурился, и тоже шёпотом переспросил:

– Кто?

– Вселенское зло. Жена твоя где?

Отец тут же отодвинулся и сплюнул с досады. А я рассмеялась.

– Да ну тебя, Лидка! – Даже пальцем по краю стола постучал, как делал в моём детстве. – Сколько раз просил, не цепляйтесь вы друг к другу.

– Так мы и не цепляемся. Это я любя.

Отец укоризненно качнул головой.

– На рынок пошла. Детям творог купить.

– Дети – это святое, – пробормотала я, подула на чай, прежде чем сделать глоток. В этот момент на кухню Женька заглянул. Остановился в дверях, привалился плечом к косяку и на меня посматривал. Затем спросил:

– Так что у тебя с невыносимостью провинциальной жизни?

Я принципиально на него не смотрела.

– Привыкаю, – ответила я. И решила порадовать: – Почти привыкла, работу нашла. А, глядишь, и замуж соберусь. Так что, об отдельной от родителей жизни, забудь. Единственный выход, найти тебе нормальную работу, и перестать плющить задницу в своём сервисе. Тогда квартиру купишь. Сам.

– Умная, да?

– Чтобы всё это понять, много ума не надо. – Я вскинула руки, изображая атлета. – Нужны мускулы.

– Дети, не ссорьтесь, – попросил отец. Я как раз дожевала пряник, допила чай и поспешила подняться.

– Пойду я. Папа, теперь ты ко мне в гости приходи. Лучше по утрам, вечерами я работаю.

– Слышали, слышали, – протянул Женя. – В кабак пристроилась. Прямо тянет тебя туда.

– Ага. Со сцены Есенина читаю. – Я наклонилась, отца в щёку поцеловала. Проговорила ему на ухо: – Помни, о чём я тебя просила. Тётка тоже беспокоится.

– Её хлебом не корми, дай побеспокоиться за кого-нибудь.

– Не за кого-нибудь, а за тебя. Мы же семья. – Я прошла мимо сводного брата, кинула на того задумчивый взгляд. – Пока, семья.

Женька мне не ответил, прошёл на кухню и сел на моё место. Что ж, не больно-то и хотелось. Хотя, помню, были, были времена, пусть и длились они совсем недолго, когда я с удовольствием возилась с ним и с Полиной, решив, что мачеха мачехой, а младшие брат и сестра – это совсем другое. Я водила их за руку гулять и помогала с уроками. Вот только вся эта идиллия не продлилась и года, и, кроме меня, об этом вряд ли кто-то помнит.