Случайные смерти (сборник)
Шрифт:
Уиллоус покачал головой.
– Парень по имени Чепмен, Бэрри Чепмен. Ему прострелили колено, а потом ударили по голове кусачками. – Рик сделал вид, будто откусил кусок от спинки стола. – Знаешь, что Голдстайн сказал мне, когда я спросил, как у него движется с твоим делом?
– Что?
– Поинтересовался, чего я горячку порю, если все замешанные в деле на том свете.
Из кабинета Бредли снова раздались вопли. Уиллоус пожал плечами.
– Ты знаешь, что говорят в таких случаях, Рик. Расследование продолжается. Как только появятся новые сведения, вы
– Джек, у тебя здорово выходит. По–моему, блестящая идея – почему бы тебе не занять мою должность?
– Я прежде уйду. – Уиллоус не шутил. Он работал в полиции почти двадцать лет, детективом в отделе убийств столько, сколько давал себе труд помнить. Из него вышел хороший полицейский и никудышний муж и отец. Это стоило ему жены и семьи. Иногда он чувствовал, что горе одолевает его. Но ничего не мог поделать. Работа держала его за горло. Он был не в состоянии измениться, знал и принимал это. Конрой смотрел на него.
– Джек, что–нибудь случилось?
– Нет, все в порядке.
Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась. Оруэлл, затем Паркер.
Конрой сказал:
– Я слыхал, Эддин брак дал трещину.
– Джудит – не из первых учеников, – подал голос Спирс. – Но она делает успехи.
Оруэлл устремил указующий перст в Конроя и вопросил:
– Зачем тебе мой стул?
Конрой сказал:
– Ты, наверное, не в курсе, но через десять минут будет большая пресс–конференция. Убийства в японском квартале. Мы ожидаем человек пятьдесят – шестьдесят. Телевидение, газеты, радио. Шеф велел набрать как можно больше стульев.
– Чушь собачья.
Конрой обернулся к Паркер.
– Есть что–нибудь для прессы?
– Ни в коем случае, – твердо сказала Паркер.
Конрой встал, потащил стул Оруэлла к двери.
– Принесу часа через два, обещаю.
– Ага, ладно. Только на чем я–то пока сидеть буду?
Конрой открыл дверь и направился к лифту.
Оруэлл сказал:
– Эй, погоди минутку!
Конрой обернулся и помахал, двери лифта раскрылись. Втолкнул стул внутрь, повернулся и заорал:
– Попался, Эдди!
Оруэлл сорвался с места.
Лифт закрылся.
Уиллоус спросил:
– Ну, как прошло?
Паркер бросила папку на стол, села.
– Не желаю видеть больше ни одного вскрытия в жизни.
– Это немалый срок.
Паркер усмехнулась.
– Коронер убежден, что Джоуи умер от самонанесенной раны. Даже если бы Джоуи воскрес, схватил его за грудки и открыл имя убийцы, заявил он, вердикт был бы тот же: самоубийство.
Ферли Спирс сказал:
– Я помню случай, когда парень с неоперабельной опухолью мозга оставил записку, три страницы от руки, заперся в комнате и вышиб себе мозги. Пять лет спустя соседка созналась, что убила его, поскольку он постоянно воровал у нее розы. Детектив, который вел дело – Тед Нолан, – не поверил ни единому ее слову. Собственно, никто не поверил, кроме прокурора и судьи. Она получила пожизненное заключение. Нолан был так опозорен, что ушел в отставку и сбежал куда–то в глушь разводить овец. Это было лет тридцать назад. Я только–только
– Овец? – переспросил Уиллоус.
Спирс углубился в свой кроссворд. Он вписал слово, затем повернул карандаш другим концом и старательно стер написанное. Дверь в отдел распахнулась, и Оруэлл с физиономией красной, как пожарная машина, ввалился в комнату, волоча за собой стул. Он резко придвинул стул к столу, ободрав краску. Спирс взглянул на него.
– А тебе что надо? – огрызнулся Оруэлл.
– Семь букв. Столовый прибор в человеческом организме.
Оруэлл сказал:
– Шеф был в лифте. Он посмотрел на мой стул и сказал, что если я настолько устал, мне надо отпроситься и пойти домой.
Уиллоус расхохотался. Оруэлл сел за стол. Выдвинул ящик и вытащил оттуда теннисный мяч. Сжал мяч в кулаке. Мышцы на руке зловеще напряглись.
Паркер и Ферли Спирс переглянулись. Никто не произнес ни слова.
Оруэлл сопел и кряхтел. Шов лопнул, мяч раздавился. Оруэлл поглядел на него и бросил на стол. Ферли сказал:
– Класс, лучше, чем целый день на пляже.
– И что это означает?
– Не заводись, Эдди. Это был комплимент. Предполагается, что ты должен быть польщен.
Оруэлл сказал:
– Я тебе польщу, умник, – закрыл глаза и стал тереть виски.
Паркер сказала:
– Ложечка.
Спирс кивнул, склонился над кроссвордом.
Вошел Мэл Даттон, куртка перекинута через плечо, светло–голубая рубашка потемнела под мышками. Небрежной походкой приблизился к Оруэллу, похлопал по плечу:
– Поразмыслил над тем, о чем мы говорили, Эдди?
– О чем это? – спросил Оруэлл.
– Вот она, девичья память. О ребенке.
– Мы с Джудит все обсудили, – сказал Оруэлл. – Мы решили, что купим видеокамеру. Кино, Мэл, – вот то, что нужно. Как сказала Джудит, с какой стати кто–то вроде тебя будет фотографировать нашего малыша – чтобы он казался ненастоящим.
Даттон взглянул на останки теннисного мяча, лежащие на столе:
– Когда великое событие наконец свершится, постарайся не стискивать маленького так сильно, ладно?
Оруэлл сказал:
– Спасибо за совет, ты настоящий друг, – и снова принялся растирать виски.
Распахнулась дверь инспекторского кабинета. Первым вышел Ральф Кернс. Бледный, поникший. За ним следовал Оикава. У обоих был такой вид, словно они только что пробежали марафон. Оикава тихо прикрыл дверь.
Даттон сказал:
– Никогда не связывайтесь с продавцами газет. Они гадкие.
Кернс кисло взглянул на него.
Даттон спросил:
– Ну, чего, вы еще полицейские или как?
Кернс сказал:
– Говори ты. – Он кинул на Оикава быстрый предупреждающий взгляд. – Если я сейчас не покурю, сдохну.
Оикава начал:
– Мать оказалась юристом. Говорит, мальчик в ужасном состоянии, комплекс вины. Шок. Падение самооценки. Возможно, никогда не придет в себя. Не исключено, что он больше не сможет продавать газеты.