Случайные смерти (сборник)
Шрифт:
– К бензоколонке? – спросила Клер.
– Да, туда.
– И что же ты там видел, Шелли? – спросил Уиллоус.
– Желтую «хонду». Одну из самых маленьких моделей – «сивик».
– Номер запомнил?
– Нет, я даже не уверен, что на ней вообще был номер.
– Ты не заметил на машине каких–нибудь примет? Вмятину, царапину или трещину на стекле – что–нибудь?
– Нет, ничего, – Райс замолчал. Затем выложил свою козырную карту: – Видите ли, я внимательно разглядывал водителя, так что мне было не до машины.
– Ты видел водителя? Я тебя правильно понял? Ты именно это хочешь сказать?
– Совершенно
– Как он выглядел?
– Не он, а она. Это была женщина.
Уиллоус в изумлении уставился на парня.
– Женщина?!
– Было темно, шел дождь, «хонда» ехала очень быстро. Но я заметил: за рулем сидела блондинка, сильно накрашенная и притом старая.
– Что значит старая?
– Годится мне в бабушки, – ответил Райс. Он в изнеможении откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Глава 5
В нежном восемнадцатилетнем возрасте Фасия Палинкас поцеловала на прощание своих родителей и, покинув солнечную Тирею, отправилась в пасмурный Ванкувер, удалившись на тысячи миль от Эгейского побережья, чтобы выйти замуж за героя своих девичьих грез, за Джорджо.
Девять лет спустя «герой девичьих грез» потерял управление на скоростной автостраде, возвращаясь домой после веселого вечера, проведенного в пригородном баре. Последнюю модель «субару» занесло на газон, отделяющий полосу встречного движения, затем ударило о стволы деревьев, высаженных вдоль шоссе, после чего машина, несколько раз перевернувшись, угодила в кювет. Дверца со стороны водителя, жалобно скрипнув, распахнулась и болталась из стороны в сторону, покуда машина, эффектно покачиваясь, катилась через густую поросль молодого ольховника. Деревца пощелкивали, стрекоча автоматной очередью. Когда машина наконец остановилась, Джорджо, пристегнутый к сиденью ремнями безопасности, был уже мертв.
Вдова Палинкас вскоре обнаружила, что вследствие упорных попыток ее мужа расширить дело его конструкторский бизнес стал довольно убыточным. Траты Джорджо намного превышали его финансовые возможности. Дом был уже несколько раз перезаложен – месячные платежи оказались непосильными. На банковском счете еще оставалась некоторая сумма, но слишком незначительная. Пятиминутный подсчет окончательно убедил вдову: к тому времени, когда будут удовлетворены все кредиторы, банковский счет иссякнет.
Она продала дом и с двумя маленькими дочерьми перебралась с тихой зеленой улочки в Китсилано в скромную трехкомнатную квартиру в оштукатуренном доме Одиннадцатой улицы Восточного квартала. Дом был старым, но довольно уютным. Арендная плата же – весьма умеренной. Более того: в этом районе имелась даже греческая община, хотя, конечно, не столь влиятельная и богатая, как в Китсилано.
Но главная причина, заставившая Фасию переселиться, заключалась в том, что новое ее жилище находилось рядом с ее новым бизнесом – биллиардной на Коммершел–Драйв, некогда убыточной.
Она до сих пор не понимала, как ей удалось додуматься приобрести это заведение. Хотя во многом подобное решение основывалось на твердой уверенности в недвижимости, в немалой степени оно было вызвано и тем, что ей посчастливилось встретиться с исключительно симпатичным агентом по недвижимости, обладающим к тому же еще и даром убеждения.
Не прошло и месяца, как вдова сообразила, что биллиардная нуждается во многих преобразованиях. Она освежила
Через месяц после открытия биллиардной доходы Фасии утроились. Вдова воспряла духом.
По субботам она закрывала в полночь. Сейчас, без четверти двенадцать, в биллиардной оставалось только двое посетителей. Оба они – и Апостолос, и Никос – были завсегдатаями. Обоим перевалило далеко за тридцать. Они были немного полноваты, оба преждевременно начали лысеть. Их частенько принимали за братьев, настолько они походили друг на друга.
Фасия Палинкас взглянула на часы, висевшие над раковиной. Никос стоял у футбольного столика, нажимая на металлическую ручку и заставляя игроков судорожно двигаться и приплясывать – словно танцоры. Апостолос сидел за стойкой на ближайшем к кассе стуле. Вдова Палинкас, стоявшая у раковины с куском мыла в руках, повернулась к залу. Она была уверена, что Апостолос не сводит с нее глаз. Тот робко пододвинул к ней свою пустую чашку. Улыбнулся.
– О, уже так поздно, – воскликнула она с притворным изумлением. – Апостолос, вам, наверное, пора домой…
– Дома так одиноко…
Глаза вдовы сочувственно опечалились.
– А что, вашей жены нет дома?
– Ее никогда нет дома, – грустно улыбнулся Апостолос. – Может, оттого мне так одиноко. Как вы думаете?
Никос, ни слова не слыхавший из их беседы, подошел к стойке слишком поздно, чтобы уловить суть разговора, но как раз вовремя, чтобы присоединиться к веселому смеху.
– Пойдем–ка по домам, Апостолос, уже поздно. Пожелаем хозяюшке спокойной ночи.
Апостолос взглянул на стенные часы. Тяжко вздохнув, он встал со стула и помахал Фасии рукой:
– До встречи, дорогая леди.
Вдова Палинкас молча кивнула, подавив зевоту.
У двери Никос чуть посторонился, пропуская Апостолоса вперед. Убедившись, что друг отошел достаточно далеко, он обернулся к Фасии Палинкас, стоявшей у кассы с пригоршней мелочи в руках.
– Завтра увидимся, – произнес Никос елейным голосом.
– Не сомневаюсь, – ответила она. Глаза ее ничего не выражали.
– Или раньше? Ты не против?
Фасия деловито подсчитывала выручку. Впечатлительному Никосу чудилось, что звон монет звучит в унисон его сердцу, прыгающему в груди. Прядь волос упала ей на щеку. Откинув ее изящным движением, она лукаво глянула на Никоса.
Глаза его вспыхнули.
Но Фасия Палинкас как ни в чем не бывало снова сосредоточилась на выручке. Прошло довольно много времени, прежде чем она, услышав стук двери и щелчок замка, взглянула в окно и увидела мужчин, переходивших улицу. Она склонилась над кассой, заставив себя не думать о Никосе. Ведь чем раньше она закончит, тем быстрее окажется в его объятиях.