Случайные встречи
Шрифт:
Комедианты глубоко убеждены, что человеческий опыт — не просто гадкая череда совершенно бессмысленных событий, но и невыносимая рутина, которую можно вынести, спасаясь шуткой. Метод комедиантов очень прост — они во всем видят предлог для шутки; и вправду, смешное поджидает вас буквально на каждом шагу, даже — и особенно — в том, что свято для нас, да и для комедиантов.
Но комедианты, о которых я веду речь, не профессиональные актеры, хотя я знавал и сейчас знаю довольно много профессионалов. Знакомство с ними тоже весьма полезно, но большинство из них — жутко скучные люди, на сцене они лицедействуют перед публикой, которая откликается на их игру и с готовностью выражает одобрение, необходимое им как воздух, а когда они не заняты игрой, так сказать в повседневности, они невыносимые эгоцентрики, начисто лишенные воображения. И невероятно, немыслимо напыщенные.
Они убеждены, что все знают их и боготворят; некоторые, приближаясь к восьмидесяти, а уж тем паче к девяноста годам, уверены, что бог заставляет по утрам цветы распускаться, чтобы доставить им удовольствие, а бабочки кружат у них под носом исключительно с той же целью.
Эти профессиональные комедианты, говоря по правде, вовсе не принадлежат к роду человеческому: если они великие, то принадлежат к сонму ангелов, а если бездарны — а таких большинство — к числу обезьян.
Комедианты, которых я имею в в иду, — комедианты в жизни, а не на сцене.
Эти комедианты развлекают своих друзей и своих домочадцев, причем развлекают непрестанно. В моей семье полно таких, но только мужчины способны быть великими комедиантами, хотя моя мать, Такуи из Битлиса, дочь Люси и Минаса Сароянов, жена Арменака, сына Рипсимы и Петроса Сароянов (настоящая его фамилия Ованесян, он взял фамилию Сароян у своего отчима), так вот, моя мать обладала высшим даром подражания, перевоплощения, передразнивания, ничего подобного мне не приходилось видеть; в каждом встречном она мгновенно подмечала все характерное: и в том, как он говорил, и как молчал, и в жестах, и во всей его сути.
У нас в семье очень любили смотреть ее представления, а она постоянно изображала кого-нибудь, потому что ей это нужно было как воздух — передать неповторимость каждого, кого она знала или видела на расстоянии, на сцене, в кино.
Она любила смех и веселье, и она всю жизнь глубоко ощущала печаль рода человеческого — в себе и в тех его представителях, которых она знала.
Читает, бывало, и то и дело отрывается от книги и приговаривает про себя: «Как грустно все это».
15
Так много моих ближайших родственников были психами, что я боюсь писать о них из страха, как бы их дети не сочли, что я выдаю семейную тайну.
Среди дальних родственников тоже есть психи, но я мало их знаю, и им удавалось не выносить свое сумасшествие на общее обозрение.
Мои родственники по отцовской линии помешались на горькой мысли, что рано или поздно им будет крышка или что надо яростно бороться с этой несправедливостью. Почти все у нас в семье — во всем и вся — ищут ошибки, начиная с бога, который порой бывает весьма странным, а порой склонен к глупым розыгрышам, за которые, будь он человеком, его давно следовало убить.
После бога эти безумные Сарояны, хенты, ссорятся с человеческой расой, особенно с той ее ветвью, которая по генетическим, национальным и культурным признакам зовется армянами.
А потом охотник за ошибками доходит и до своих близких, до конкретного рода, принадлежащего этой нации, — до рода Сароянов. А потом до конкретной семьи Сароянов, той, к которой этот печальный человек принадлежит, а затем — до отца своего, странного воплощения глупости и благородства, а потом до своей матери, бедной, невежественной, гордой женщины, а потом уж охотник за ошибками переходит на зверей полевых, птиц лесных и рыб морских.
Очень редко этот человек начинает искать ошибки в себе самом, но если такое случается, берегитесь — иного сказать не могу, — потому что в таком случае вы имеете дело с человеком, который не просто в депрессии, а в буйной депрессии. И хочет он переделать все и вся: бога, человеческую расу, армян, Сароянов и разные институты власти, как, например, Верховный суд США.
Именно в эту высокую инстанцию однажды написал младший брат моего отца Мигран; или сказал, что написал; или пошел к адвокату, может, к Мануку Хамлару, и попросил этого адвоката написать от его имени. Разве недостаточно человеку быть честным и откровенным, а надо еще потерять веру в себя, без которой и жить-то нельзя на свете?
Вот он и живет, говорит вещи, не имеющие явного смысла, но кажущиеся разумными ему, а может, его ближайшим родственникам, а может, даже Мануку Хамлару, доброй душе, который держал за правило выслушивать всех безумных, особенно членов семьи Сароянов, зная, что они очень не любят обращаться к адвокатам-родственникам — а их в нашей семье было двое: один специализировался на громких криминальных делах, другой — на тихих производственных конфликтах, один — актер и победитель мира, другой — охотник за деньгами и зануда. Выслушав безумного Сарояна, Манук Хамлар обычно говорил нарочно по-английски: «Ваше дело передается на официальное рассмотрение. С вас доллар».
Он-то знал, что ни один больной Сароян не станет еще больше заболевать из-за какого-то доллара, и еще он знал, что тем самым Сароян поверит, что делу действительно дали ход и скоро весь мир узнает о его одиноких мучениях.
А потом, войдя в зал Итальянского банка, построенного в 1917 году, охотник за ошибками скажет его стенам: «В таких делах главное — благородство, и может ли тот, кто не помнит об этом, считать себя подлинным гуманистом?»
Адвокат у себя в кабинете, быть может, и подумает над текстом письма в Верховный суд, так, смеха ради, чтобы на следующий день за завтраком у Мэйфлауера позабавить им коллегу. «Уважаемый Верховный суд. Мой клиент, некий Мигран Сароян, поручил мне сообщить вам, что его ум, обычно твердый, как скала, в последнее время помягчал, и он чувствует, что вы преследуете его мистическим, тайным и гнусным образом. Остановитесь! Искренне ваш Пастабан Пастабанери, что значит Из адвокатов адвокат».
16
Случайные знакомства — порой самые дорогие сердцу, потому что в короткой дружбе столь четки отправные и конечные точки, что она подобна искусству, чему-то цельному, что нельзя сломать и испортить. А ведь это при продолжительной дружбе неизбежно: в человеке открываешь новые стороны, и то, что принимал за истинное проявление натуры, начинаешь воспринимать по-иному. Характер человека полностью пересматриваешь, и потому в отличие от стабильности, присущей искусству и подобным вещам, в отношениях между людьми вечное движение, постоянные перемены и неожиданности, которые и лучшем случае (если обоим повезет) куда привлекательней и притягательней даже самого искусства, ибо они-то и составляют предмет искусства, они-то постоянно обогащают его и обновляют.