Случайный билет в детство
Шрифт:
— И?
— Отец попросил познакомить с тобой.
Что ж, желание понятное, ладно хоть не требует.
— Хочет увидеть того, кто такую кашу заварил.
Кашу…
После того как я дал отпор Громозеке в школе, все пошло не так и… действительно заварилась каша. Это только в книгах герои запросто меняют историю и все у них тип-топ. Но это в книгах. Время оказалось тонкой и чувствительной материей. Менять историю очень опасное занятие. Для этого надо спрятать глубже свою совесть и иметь стальные нервы. Я думал, что смог изменить жизнь человека в лучшую сторону, и он не погибнет,
— Серег, — толкнул меня Ильяс, — ты не заснул часом?
— Нет-нет, я слушаю.
— Я говорю — отец приглашает тебя на юбилей. Ему сорок пять завтра.
Удивленно уставился на Расулова.
— Меня приглашает?
— Да. Очень просил тебя позвать. Соглашайся! С утра бешбармак варить будут, плов готовить и шашлык…
Бешбармак, м-м-м! Только при одном упоминании у меня невольно потекли слюни. Но идти на юбилей, и без подарка… как-то неудобно.
— Вот блин! Как-то неожиданно. А …
— Не надо ничего дарить, — перебил меня Ильяс. — Отец предвидел это и сказал — подарком будет ваше знакомство.
— Все равно неудобно. Что я там делать-то буду? Ну, познакомимся, ну поздравлю, расскажу — как до такой жизни докатился, а дальше?
— Э-э-э… — зачесал затылок Расулов, — потом можно уйти куда-нибудь…
— На речку, — воскликнул Савин.
— Точно! — обрадовался Ильяс. — Там шашлык забацаем! Купнемся, позагораем.
Друзья переглянулись, довольные этой идеей.
— Тогда надо еще кого-нибудь позвать, — предложил я, — а то втроем скучновато будет.
— Да, — согласился Расулов, — ребят обязательно позовем. Мяса на всех хватит. Десять баранов сегодня купили!
— Э, пацаны, — закрутил головой Савин, — выходим, приехали.
Мы вышли из автобуса. От остановки до наших домов пройти сквозь двор соседних.
— Ильяс, а ты что вышел-то? — спросил я Расулова. — Тебе же на следующей выходить. Или проводить решил?
— Нет, — улыбнулся Ильяс. — Это мне с тобой теперь безопасней. Шутка! Просто мой отец просил Косена Ержановича на юбилей позвать. Он ведь в твоем подъезде живет?
— Да. А что, Косен Ержанович тебе родственник?
— Нет. Он с моим дедом Акылбаем в одном полку воевал. Как без него-то?
Мы вошли во двор и прошли вдоль дома. Когда собирались завернуть к подъезду, услышали голос:
— А вот еще смешной случай был…
Я знаком остановил друзей. Голос я узнал, это был Мокашов. И историю его тоже узнал. Её я слышал от него много раз в той жизни, но все равно остановился и приложил палец к губам. У подъезда на скамейках сидели мужики, а дядя Юра рассказывал свои приключения:
— … я тогда только после школы милиции служить начал. В общем, послали меня из морга покойника забрать, а морг-то в соседнем райцентре. Дали мне газон бортовой, помощника, гроб и вперед. Помощник тот, Иваном звать, выпивоха, скажу я…
В общем Иван в кузове, я в кабину и поехали. Водила всю дорогу молчит. Меня тож к разговорам не тянет. Едем и слушаем, как Иван в кузове песни горланит. Успел где-то на грудь принять, али с собой взял. Тут дождик заморосил. Едем уже в тишине, Иван замолчал, значит. Смотрим, дед с бабкой голосуют. Чуть ли не под колеса бросаются. Водила сжалился, мокнут ведь. Притормозили. Дед просит подбросить до деревни, по пути мол. Дождались, когда они заберутся, только трогаться, а в кузове кто-то как заорет! Смотрим в зеркала — дед с бабкой из кузова выпрыгивают. Лихо так, в десанте так не сигают, а кузов они с минуту лезли. Выходим выяснить — чего случилось, а их и след простыл. Заглядываем в кузов, а там Иван матерится. Оказывается — чтобы не мокнуть, Иван взял и в гроб лег. Крышкой накрылся, только ладонь высунул, чтоб дышать, и сразу заснул. Проснулся от того что руку прищемило, он и заорал. Видать дед с бабкой на гроб для удобства сели…
Под смех мужиков я вышел и поздоровался.
На мгновение воцарилась тишина.
— Сергей? — Савин-старший округлил глаза.
И тут все разом вскочили. Отжали руку до потемнения в глазах, еле боль вытерпел. Не сразу понял, что именно меня спрашивают, так как говорили все сразу, друг друга перебивая. Одновременно начиная спорить. В тональности гомона угадывались нотки досады и раздражения. Оно и понятно, что почти всегда выходит не так как хотелось бы. И после любого ЧП начинаются разговоры и пересуды. И каждый задает вопросы. Почему так вышло? Почему у всех нашлись неотложные дела, и лишь один Тихомиров откликнулся на призыв? Много почему. И многие винят других, а сами, оправдывая себя, находят разные причины и обстоятельства.
И вдруг из всех вопросов выделился один — как я смог с одного удара вырубить взрослого мужика?
Ответил бы, да боюсь, что грубо получится. Просто буркнул:
— Не помню. — Пусть что хотят, то и думают.
Вновь загалдели, но Мокашов громко пресек все вопросы:
— Тихо, мужики!
Подтолкнул меня прочь от лавок.
— С Запашным беседовал? — спросил он тихо, когда мы отошли подальше.
— Да.
— И что?
Я пожал плечами:
— Ничего. Отдыхай, сказал, и ни о чем не беспокойся.
— Это хорошо, — кивнул Мокашов.
— Хорошо-то хорошо, но не понятно — почему меня не будут привлекать в качестве свидетеля?
— А что тут непонятно? — пожал плечами участковый. — Все как раз ясно. Просто Громины не по одному делу проходят, и у ОБХСС и у чекистов… а тут…
Вдруг Мокашов нервно оглянулся и, чертыхнувшись, закусил губу.
М-да, действительно — каша. Только заварил её вовсе не я. Так, приправа с горечью…
Настроение испортилось.
— Я пойду, дядь Юр. Устал.
— Конечно иди! А я… — он замялся и махнул рукой, — впрочем, все мы тут виноваты. Ты иди, отдыхай. И если что… мы все поможем, только скажи.
Кивнул и, пройдя мимо спорящих мужиков, вошел в подъезд. Следом за мной проскользнул Расулов, а Олега задержал у лавки отец.
— Слышал? — кивнул за спину Ильяс, когда мы начали подниматься по лестнице.
— Что?
— О чем мужики говорят.
— Слышал.
Своим появлением я возобновил начатый ими когда-то спор. Не мне их судить. И прав Мокашов — все виноваты…