Случайный билет в детство
Шрифт:
Подтянул ему веревку и вложил в правую руку:
— Держи крепче. И не дрожи так, успокойся. Я тебя поддерживать буду, а теперь слушай — скорость спуска регулируется правой рукой, а левая придерживает верёвку. Чтобы остановить спуск, достаточно только сжать кисть. Понял?
Переходников кивнул.
— Сейчас пару раз попробуешь здесь, потом пойдешь вниз. А теперь левую ногу подними.
Женька поднял ногу осторожно. Я придерживал его за спину правой рукой, а левой держал за натянутую веревку.
— Выше поднимай, ничего не бойся. Теперь ослабляй хват правой.
Переходников, эти полметра съехал мгновенно.
— А вот так нельзя, — сказал я сморщившемуся и дующему на руки Переходникову, — чувствуешь как горячо? Давай, подтянись ещё раз, и попробуй медленно, буквально по сантиметру.
Вторая попытка удалась лучше, Женька даже слабо улыбнулся. Ну, слава Богу, отошел от своего испуга. Значит, можно его спускать.
— Теперь вниз, — я двинул его к краю, — смотри перед собой и помни — ничего страшного тут нет. Гранит, вон разглядывай. Кстати, помнишь, как ты на нитке конфеты со второго этажа спускал?
— Ну да…
— Вот и давай, как…
— Я не конфета, — буркнул Женька и поерзал. Веревка сползла к паху.
— Так тоже не стоит делать, — усмехнулся я и поправил её, переместив петлю к бедру, — прищемишь гордость-то свою.
У Переходникова сначала вытягивается лицо:
— Какую гордость? — а потом доходит и он начинает хихикать. Просто здорово!
— Ильяс, ты как?! — крикнул я.
— Нормально, — кричит в ответ, — сижу, на пейзаж любуюсь и вас жду.
Этот сам шутить начал. Ладно, ребятишки, вот спустимся к лагерю, я тоже пошучу.
— О стену опирайся, — говорю все ещё хихикающему Женьке, — как спускаться начнёшь, отталкивайся слегка от неё.
И уже Расулову:
— Ильяс, принимай.
— Готов, — донеслось снизу.
Переходников старался спускался медленно. Осталось всего два метра, как вдруг он съехал так быстро, что проскользнул мимо рук Ильяса. Женька плюхнулся на камни задом, вскрикнул, хватаясь за обожжённые места, и поехал по осыпи вниз. Расулов схватил его за воротник, второй рукой за веревку. Я тут же натянул ее, прижимаясь к скале. Вниз покатились камни…
— Перевернись, — шипел внизу Ильяс, — на ноги встань…
Я не видел всего, но представлял — на уклоне, да еще каменном крошеве, не то, что просто стоять, ходить трудно.
— Наверх давайте, — крикнул я, когда им удалось твердо встать на ноги. — Ждите меня там. Я сам спущусь.
Помогая друг другу, Ильяс и Женька, полезли вверх. Я дождался, когда они до бревен доберутся и, обмотавшись, спустился вниз сам. М-да, этот щебень, да на дорогу бы…
— Серега! — кинулись навстречу мне все трое, как только я поднялся.
— Но-но, охолонь! Ценители прекрасного, мля.
Ребята переглянулись и опустили головы.
— Серег… — начал Ильяс.
— Это… — глухо буркнул Переходников.
— Никому… — продолжил Савин.
— Ничего не скажем, — закончил я, усмехнувшись. — Это и так понятно.
— Спасибо тебе, — почти одновременно сказали они, — что вытащил нас.
— Да ладно, — махнул я рукой, — проехали.
И замер.
— Твою …! — выругался я.
«— Ага, особенно как на Лысый Горшок забрались, и сидели там, пока Серёга не придумал, как спуститься» — это Расулов сказал, тогда, на пикнике. Я как раз про белые пятна в своей голове подумал, потом на розыгрыш пенял. А теперь все сбылось. Что это означает? Все предопределено? А может, я выполняю заложенную программу, полученную с монитора моего бука? Нет, бред, не может быть, просто совпадение. Тогда почему про первый день, то есть про стычку с Громилой мне никто не говорил тогда? Получается я сам, неосознанно повторяю тот путь, который был возможен в той жизни, одна из утраченных в прошлом вероятностей?
Что ж, мечты мои, практически сбылись — в горы походом пошли, на вершину я забрался и орал там от избытка чувств, теперь осталось в водопаде искупнуться и на звезды ночью поглазеть. Вот только в ледяную воду в незакаленном теле, как-то не хочется.
Б-р-р-р! — даже передернуло всего.
— Ты чего? — это на меня друзья непонимающе таращатся.
— Ничего, — буркнул, — мы уже полтора часа тут валандаемся, в лагере нас наверно хватились уже. Идите к бревнам и стаскивайте их к той тропе, где мы в первый раз отдыхали. А я пока веревку сниму.
Направился к вершине. «Надо же, как вышло, — думая я, поднимаясь, — сидели на Лысом Горшке, точней на выступе, а я их вытащил. Напророчил генерал Расулов, мля. Кстати, обрадовать что-ль Ильяса? Сказать ему — генералом станешь… Нет, не стоит. Лучше оставить будущую историю в покое, а то вон какие фортеля выкидывает — не знаешь, что дальше случится? Бабочкин эффект, мать его…».
На полпути к вершине обернулся и обнаружил, что Савин, Расулов и Переходников за мной тащатся.
— Вы чего?
— Серег, мы лучше с тобой, — чуть ли не хором ответили пацаны.
Махнул на них, и дальше полез. Поднялся, развязал узел, выбрал веревку, смотал в бухту и сунул Савину, вот пусть хозяин и таскает её. Затем мы спустились, и бревна к тропе носили. Хотя они они не такие и тяжелые оказались, но до тропы по откосу лучше все же было тащить по двое.
От лагеря слышался смех и музыка. А ещё ветерком пахнуло так вкусно, что наши животы сразу урчанием откликнулись. Веселятся там, а мы тут корячимся, бревна таскаем…
Кстати, хватит ли их? Ведь народу-то много и костер не один будет… «Хомячить, так хомячить» — решил я. Кто знает, сколько другие дров принесут? И мы вернулись к остаткам. Пока с Ильясом тащил очередную часть ствола, Олег и Женька несколько раз сбегали за сучьями. Уселись отдохнуть.
— Это все вниз? — спросил Расулов.
М-да, нас четверо, по бревну на брата, сразу забрать все не выйдет, а подниматься потом снова что-то нет никакого желания. Эти бы спустить. Приготовить еду хватит, а ночью все в палатках спать будут, не замерзнем.