Слуга Смерти

Соловьев Константин Сергеевич

Здоровяк, сидевший неподалеку, пошевелился всем своим грузным телом, точно собирался встать, но остался неподвижен. Из его рта донеслось какое-то неразборчивое ворчание. Все находящиеся здесь люди, похожие на осоловевших от яда мух, казались мне сейчас омерзительными. Даже общество мертвецов показалось бы мне приятнее.

— Поговорить? — спросил я осторожно. — О чем?

— Не о чем, — сказал Макс и вдруг улыбнулся. — С кем.

За моей спиной послышался звук шагов. Не громкий, но здесь — более чем отчетливый. Я машинально обернулся, и мне показалось,

что пол и потолок мгновенно поменялись местами, а вместе с кровью по всему телу разнеслись обжигающе холодные, тающие кристаллы.

— Разрешите? — спросил Антон Кречмер, глядя на меня в упор без всякого интереса. Не дождавшись моей реакции, он обошел меня и сел за стол со стороны Макса. На нем был тот же мундир, который я видел в прошлый раз, только куда более грязный. Несколько пуговиц на вороте были расстегнуты, что было для Кречмера совершенно немыслимо.

Я попытался что-то произнести, но горло сжал спазм. Стало трудно дышать. И кровь разносила по всему телу не тепло, а губительный холод.

— Вы, кажется, знакомы, — сказал Макс, дружелюбно улыбаясь нам обоим. — Ах да, вы же практически сослуживцы. Однако не замечаю радости от нежданной встречи. Шутник?

Я смотрел на Кречмера и не мог оторваться.

— Может, вы что-то скажете, Антон?

Я видел, как рот Кречмера открылся, и в темном провале шевельнулся темно-сизый язык, кажущийся сухим, как мертвая змея.

— Добрый вечер, господа. Господин Корф? Мне кажется, мы не закончили наш разговор, не так ли?

Наконец я оторвался от его глаз, спокойных и немигающих. Господин обер-полицмейстер был бледен, но у скул эта бледность носила нездоровый характер. И губы казались твердыми, тронутыми прозрачной острой коркой, точно их прихватил тонкий лед. Холодная кровь еще бежала по моим венам, когда мой взгляд инстинктивно скользнул вниз и обнаружил то, чего на мундире господина обер-полицмейстера и подавно быть не могло — черную обожженную дыру в сукне. Разум очень быстро подсказал мне, от чего обыкновенно образовываются такие дыры.

— И верно — пуля, — сказал Макс, по виду очень довольный моей догадливостью. — Хорошо, что ты не видишь его со спины, там такой кусок вырвало, что руку можно засунуть… А спереди ничего, верно? Дырку прикрыть — и хоть на парад отпускай. Ать-два, ать-два! — он застучал пальцами, изображая марш. — Ты ведь не заметил, признайся! Стареешь, господин тоттмейстер, теряешь нюх!

Мне удалось набрать в грудь немного воздуха. Этого не хватило на полный вздох, но хватило на несколько слов.

— Господи… Ты притащил… покойника? Сюда?

— Не оскорбляй нашего гостя, — засмеялся Макс, осторожно ковыряя пальцем в обугленной дыре. — Я требую, чтоб к нему обращались по званию и по форме, утвержденной для Его Императорского Величества жандармерии! Господин обер-полицмейстер, верно я говорю?

Рот Антона Кречмера распахнулся. Мне показалось, что из него тянуло сыростью, как из холодной пещеры.

— Так точно!

— Пива, господин обер-полицмейстер?

— Не откажусь! Благодарю покорно!

Кречмер взял оставленную мной кружку и,

глядя прямо перед собой немигающим взглядом, опорожнил ее. Пенная струя текла по его усам, подбородку, шее, но он этого не замечал. Многие вещи абсолютно перестали его беспокоить.

— Это уже через край, Макс! — сказал я, глядя, как мертвый Кречмер отставляет кружку. — Ты понимаешь, что делаешь? Это же… Тут люди! Если кто-то заметит… Он едва не снес мне голову! Скверная шутка.

Макс насупился, точно я оскорбил его в лучших чувствах.

— Отличная шутка, — запротестовал он, глядя на меня с серьезным лицом. Я попытался найти хоть признаки улыбки, но тщетно. — Посмотри, как здорово он выглядит!

— Служу императору! — провозгласил Кречмер, все так же уставившись на меня. От взгляда мертвых и в то же время знакомых мне глаз делалось дурно.

— Шутка затянулось, — сказал я холодно и вновь поднялся. — И шутка очень паршивая. Если ты думаешь, что мне стало смешно, вынужден огорчить. Пошли, Петер. Уходим.

И Макс, наконец, улыбнулся. Улыбка коснулась его губ, осторожная маленькая улыбка.

Я знал много улыбок Макса, но эту видел впервые.

— Вы даже не допьете?

— Извини.

Петер тоже поднялся — от общества мертвеца он сделался слаб и едва переставлял ноги. Увидь я такую картину двадцатью годами раньше, чувствовал бы себя не лучше.

Макс засмеялся. Он смеялся долго, искренне и громко, но почему-то никто из присутствующих не обратил на него внимания. Мне только сейчас это пришло в голову — сколь громко мы ни разговаривали, никто из завсегдатаев даже не обернулся в нашу сторону. Никто не заметил тоттмейстерских мундиров. Никто ничего не сказал.

— Тебе зря здесь не нравится, — сказал Макс, и на этот раз по его тону сложно было сказать, серьезен он или забавляется. — Уверяю, отличное местечко!

Если бы не запах…

Трактирщик вытирал тарелку. В его руках ничего не было, но он заботливо полировал полотенцем пустое место, так, будто его руки что-то держали.

Запах!..

Здоровяк за соседним столом держался неестественно ровно. Достаточно было сделать полшага, чтоб увидеть — вместо половины лица у него зияет красно-серая дыра, в которой блестят гладкие, точно лакированные, пластинки черепа.

Ты идиот, Курт Корф.

Кюре, читавший книгу, уже выпустил ее из рук. Он откинулся на спинку стула, запрокинул голову, и под бородой стала видна длинная багровая полоса, похожая на рваный след бороны.

Здесь слишком душно.

Троица студентов-картежников возобновила свое занятие. У двух из них на груди виднелись пулевые отверстия, бок третьего вздулся затвердевшей коростой — столько на одежде было крови.

Здесь не должно быть окон.

Мясник в кожаном фартуке лежал, уткнувшись лицом в стол. Я видел провалившиеся внутрь ребра, обнажившие зияющую пустоту его чрева.

Запах!

Перед глазами завертелись спирали, черные и серые. Я попытался вдохнуть, но гортань вторично отказалась служить мне. Я захрипел, обхватив здоровой левой рукой себя за горло.