Слуга злодея
Шрифт:
Вертухин также был урчанием в собственном животе до крайности озадачен. Он уже посылал Кузьму добыть мороженой рыбы, хотя бы гольянов или пескарей, однако же вместо помянутых гольянов Кузьма принес от лекаря живых пиявок в банке.
— На что ты принес мне живых пиявок в банке? — грозно спросил его Вертухин. — Разве можно их есть?
— Отчего нельзя? — ответил холоднокровно Кузьма. — Ежели измельчить их сечкою да пересыпать рублеными яйцами да мясной крошки добавить да сальца да луку… да запечь…
Кузьма был денщик, коего не могли смутить никакие лютые несчастия, — он всегда знал выход.
— Чего ты мелешь, трухлявая твоя голова! — вскричал Вертухин. — Ежели бы у нас были яйца да мясо да сало, я бы съел их целиком, не рублеными и даже не запеченными.
— Ну, хоть посмотрим на них, какие они жирные и толстые, — поднимая банку с пиявками, сказал Кузьма, чью голову голод, и верно, повредил на корню.
— Тьфу! — выругался Вертухин. — А ну айда на Сибирский тракт!
— Ковшичек с собою брать? — спросил Кузьма.
— Зачем?
— Милостыню просить.
— Тьфу! — снова сказал Вертухин. — Веревку возьми.
— Зачем?
— Высеку ею, дабы помене спрашивал.
На тракте, идущем через Гробовскую крепость, было пустынно и тихо, как в похмельной голове. Вечер клонился к ночи, и от лунного сияния сугробы и следы от полозьев на дороге драгоценными каменьями украшались.
Вот, как брандмейстер на пожар, промчалась почтовая тройка, отбарабанили по укатанному снегу копыта, и снова тягуче потянулась тишина.
Вертухин увел Кузьму в переулок за угол дома и приказал стоять смирно.
Ждали.
В стороне скатывались с угора на животах и задницах мальцы, на минуту выпущенные родителями поиграть и размяться перед продолжением ужина из редки. Вертухин и Кузьма от скуки и желания заглушить голод, принялись наблюдать за ними. Мальцы слетали по склону, яко мороженые щурята из короба, и от их вида Вертухина и Кузьму начало подташнивать.
Вдали на западной окраине крепости завиднелись сани, крытые рогожею. Шли они не так, чтобы отчаянно и весело, но изрядно и, казалось, хотели всенепременно крепость незамеченным пересечь. По всему угадывалось, что возница делал вид, якобы это и не сани, а так, случайная мышь, бегущая по дороге. Даже и лошадь повадку своего хозяина переняла и ступала почти без звука, а помогать своему передвижению, махая хвостом, и вовсе забыла.
Видать, воз был с достатком, и немалым.
Вертухин заволновался и выступил вперед.
— Гляди, Кузьма, как надо добывать провиант!
— Эй, малый! — крикнул он одному из мальцов в длинном, до пят зипуне, натертом снегом до блестящей белизны. — Иди сюда.
Малец подошел, с интересом и страхом глядя на Вертухина.
— Видишь вон тот воз да человека на нем? — спросил его Вертухин.
Мальчик кивнул, ничего не понимая.
— Подойди к нему и плюнь на сего повозчика. Дам тебе за это копейку.
Малец уставился на сани и опять ничего не понял, кроме копейки. А поелику копейку ему ужасть как хотелось иметь, постольку он кивнул, соображая, догонит его возница в тулупе или нет.
— Да в самую рожу ему плюнь! — принялся наставлять мальчонку Кузьма. — Ишь сидит! У нас крошки во рту нет, а у него целый обоз с провиантом!
Мальчик снял рукавицу и протянул ладонь Вертухину.
— Вот подлый народ! — с досадою сказал Вертухин. — И плюнуть даром не хотят.
Он бросил малому в ладонь копейку, и тот повернулся к саням, нацеливаясь, с какой стороны лучше подбежать.
— В рожу, только в рожу! — опять крикнул ему Кузьма вдогонку.
Малец, подскочив к саням, изловчился и плюнул вознице не просто в рожу, а в самый глаз. И пока возница прочухивался да утирался воротником тулупа, мальчонка плюнул ему еще и во второй глаз.
Такого лютого обращения нельзя было спускать ни в коем разе. Возница, оставив сани, кинулся догонять малолетнего подлеца. Лошадь, оставшись без погонялы, побежала по дороге под уклон, будто боялась, что и ей наплюют в морду.
Вертухин с Кузьмой догнали сани только саженей через сто и совсем уморились.
Вертухин в нетерпении откинул рогожу. Под рогожей стояли бочки с квашеной капустой, точно такой же, как во всех гробовских домах.
От неожиданной неприятности оба остановились. Кузьма посмотрел на своего господина с великой укоризною.
Опомнившись, он вскочил на сани ближе к бочкам.
— Может, это капуста с салом? — еще с надеждой он поднял крышку одной из бочек.
В нос ему шибануло кислым духом так, что Кузьма вовсе перестал соображать.
Капуста в бочке была, а сала не было. Кузьма бросил крышку обратно.
Повозчик сего воза уже бежал к ним, размахивая кнутом.
Вертухин с Кузьмою от греха подальше опять укрылись в переулке.
В этот раз ждали так долго, что мерзнуть начали не только руки, ноги и носы, но даже зубы стало ломить. Наконец опять показались сани. Эти двигались так неспешно, будто уже выбирали место для ночлега прямо посреди дороги. Лошадь фыркала и дышала шумно, яко сказать что хотела.
Едва сани миновали речку и в гору подниматься начали, Кузьма бросился к лошади и схватил ее даже не за удила, а за нижнюю губу, так что она не только остановилась, но перестала фыркать и онемела частично от руки Кузьмы, частично от его наглости.
К вознице от обочины бежал Вертухин, чертя на снегу ножнами шпаг штормовое волнение.
— Любезный, продай, что везешь, — он махнул перед носом возницы государственной ассигнацией в пять рублей.
Теперь ему казалось, все равно что добыть, лишь бы добыть да в тепло поскорее попасть.
— Добро не мое, а хозяйское, — возница уже понял, что разбойники ежели и ограбят, то за деньги, и, стало быть, надобно торговаться.
Под рогожей, покрывающей и этот воз, кто-то завозился и тонко заблеял. Кузьма засунул руку внутрь и вытащил ягненка, но такого никудышного, что один вид его мог в человеке болезнь произвести.