Слуги милосердия
Шрифт:
Не было никакой возможности подать знак, что я хочу войти, — в тюрьме службы безопасности не имелось даже намека на уединение. База — ИИ, который контролировал базу Атхоек и фактически и был самой базой, — открыла по моей просьбе дверь. Особа, сидевшая на корточках на полу, даже не подняла взгляда.
— Можно войти, гражданин? — спросила я.
Хотя обращение гражданин было здесь почти наверняка неверным, на радчааи это — чуть ли не единственно возможная вежливая форма.
Особа не ответила. Я вошла, сделав
— Как тебя зовут? — спросила я.
Губернатор Джиарод сказала, что эта особа отказалась говорить с минуты ареста. Допрос ее назначили на следующее утро. Но конечно, чтобы он дал результаты, следовало решить, какие вопросы задавать. Вполне возможно, что никто здесь этого не знал.
— Тебе не удастся сохранить свою тайну, — продолжила я, обращаясь к особе, сидевшей передо мной на корточках на молу и глядевшей в свою чашку со скелем.
Ей не оставили никакою прибора — опасаясь, вероятно, что она может с его помощью причинить себе вред. Ей придется есть эти толстые листья руками или погрузиться лицом в чашку, обе возможности — неприятные и унизительные для радчааи.
— На утро назначен твой допрос. Я уверена, что они будут очень аккуратны, но в любом случае не думаю, что это жутко приятная процедура.
Как и многие народы, аннексированные Радчем, большинство ичана были убеждены, что допрос неотделим от перевоспитания, которому подвергают осужденного преступника, чтобы исключить рецидив. Безусловно, в обоих случаях использовались одни и те же препараты, и некомпетентный специалист мог причинить человеку значительный вред. Даже самые породистые радчааи испытывали ужас перед допросом и перевоспитанием, старались избегать их упоминания и всячески обходили эти темы, даже впрямую столкнувшись с ними.
По–прежнему не было никакого ответа. Она даже не подняла взгляда. Я могла сидеть в тишине так же, как и эта особа. Подумала, не попросить ли базу показать мне, что она может о ней видеть: определенно изменения температуры, возможно, частоту пульса или что–то еще. Я не сомневалась, что сенсоры, которые имелись здесь, в службе безопасности, были настроены на извлечение максимально возможной информации из заключенных. Но я не думала, что увижу в этих данных что–то удивительное.
— Ты знаешь какие–нибудь песни? — спросила я.
Мне показалось, я заметила изменение, совсем небольшое, в том, как она держала плечи, в ее позе. Мой вопрос ее удивил. Он был, должна признать, довольно бессмысленным. Почти все, кого я встречала за свою двухтысячелетнюю жизнь, знали по крайней мере несколько песен. База сказала мне в ухо:
— Это удивило ее, капитан флота.
— Несомненно, — ответила я безмолвно.
Не подняла глаз, когда Пять отступила назад, в коридор, чтобы впустить Восемь. Та держала красно–сине–зелёную коробку, инкрустированную золотом, — я передала просьбу принести ее, перед тем как покинуть кабинет губернатора. Движением руки я велела поставить коробку на пол рядом
В этой коробке некогда хранился античный чайный сервиз — термос, ситечко, чашки на двенадцать персон — из сине–зеленого стекла с золотом. Он просуществовал невредимым три тысячи лет, возможно — больше. Теперь сервиз лежал разбитый, в осколках, устлавших коробку или собравшихся в углублениях, которые некогда содержали его части в уютной безопасности. Невредимый, он стоил целое состояние. В осколках он все равно оставался большой ценностью.
Особа, сидевшая передо мной на корточках, в конце концов повернула голову, чтобы взглянуть на него. Спросила ровным голосом на радчааи:
— Кто это сделал?
Наверняка ты понимала, — заметила я, — когда отдавала его, что может случиться нечто подобное. Наверняка ты понимала, что больше никто не будет так высоко его ценить, как ты.
Я не знаю, о чем ты говоришь. — Она по–прежнему не отрывала глаз от разбитого сервиза, однако голос ее звучал ровно. Она говорила на радчааи с тем же акцентом, который я слышала у других ичана в Подсадье. — Это явно ценная вещь, и, кто бы его ни разбил, очевидно, он совершенно нецивилизован.
— Думаю, она расстроена, капитан флота, — сказала база мне в ухо. Как бы то ни было, она реагировала эмоционально. Трудно сделать более определенные выводы только по внешним данным, когда я не знакома с кем-то близко.
Мне по личному опыту было известно, как все работает, но я не стала говорить. Ответила безмолвно:
— Спасибо, база, это полезная информация.
Я знала, также но личному опыту, каким услужливым мог быть ИИ, когда ты ему нравился. И каким бесполезным и неотзывчивым он становился, имея причину для неприязни или негодования. Я была искренне и приятно удивлена, когда база по своей инициативе стала предоставлять мне информацию. Вслух же я сказала особе, сидящей на корточках передо мной:
— Как тебя зовут?
— А пошла ты… — ответила она ровно и безучастно. Все так же не отрывая взгляда от разбитого чайного сервиза.
— Как звали капитана, чье имя ты удалила, прежде чем сбыть этот сервиз? — Надпись на внутренней стороне крышки коробки была изменена, чтобы убрать имя, которое, как я подозревала, позволило бы раскрыть происхождение сервиза.
— Зачем ждать до завтра, чтобы допросить меня? — спросила она. Сделай это сейчас. Тогда ты получишь ответы на все свои вопросы.
— Пульс участился, — сказала база мне в ухо. — Как и дыхание.
Вслух я произнесла:
— Значит, есть предохранительное устройство. Препараты тебя убьют. Во всяком случае, эту часть тебя.
Она наконец посмотрела на меня. Медленно прищурилась.
— Капитан флота Брэк Мианнаи, ты уверена, что ты в порядке? В этом вообще не было смысла.
Я закрыла коробку. Взяла ее и поднялась на ноги. Сказала:
— Капитан Хетнис продала сервиз гражданину Фосиф Денчи. Дочь Фосиф разбила его, а Фосиф решила, что он утратил всю ценность, и выбросила.