Слуги паука 2. Пленники паука
Шрифт:
— Но ты ведь знаешь, что это не так! — воскликнул Митра с горечью, понимая, что обвинение справедливо или, по крайней мере, кажется справедливым.
— Молчи, Солнцеликий! — Сет резко оборвал его.— Я не собираюсь обсуждать с тобой причины. Я говорю о следствиях, вызванных ими! Они называются фактами! Слышал такое слово? События! Лишь они бесспорны! Ты создал Талисман, дал ему набраться сил и попытался завладеть им, но твои люди сделали это настолько бездарно, что выпустили на волю Незримого.— Тут он улыбнулся.— По счастью, оба мы подвластны Року! Именно он, высший судья, видя, что ты вконец обнаглел,
— И ты намерен…
— Именно! — Теперь Сет выглядел совершенно спокойным.— Я хочу повторить то, что не смог проделать ты! По-моему, я имею на это право, ведь это только справедливо.
— Но тебе придется освободить Незримого!
Во взгляде Митры промелькнул ужас. Он однажды уже сковал демона — пожирателя душ, ставшего слишком могучим, и хорошо понимал, что случится, если тот вновь вырвется на волю.
— Ну что ж…— Сет прекрасно разобрался в буре чувств, боровшихся в груди Митры, и взгляд его стал насмешливым.— Ничего не имею против такого развития событий, хотя это и не входит в мои планы.
Некоторое время оба молчали. Светлый Бог не знал, на что решиться. Он очень надеялся на этот разговор, а результат получился хуже некуда. Правда, они высказались друг перед другом, но лучше бы им не делать этого. Что ж, пусть. Выбор сделан не им.
— Боюсь, что не смогу тебе этого позволить.
Казалось, Податель Жизни перестал колебаться, всем своим видом показывая, что не собирается уступать.
— Ты не сможешь мне этого запретить,— с ухмылкой ответил Отец Тьмы,— так будет вернее.
— Совсем как люди.
Голос, который произнес эти слова, не принадлежал ни Митре, ни Сету. Он был низким и бархатистым. Он завораживал, приковывал к себе внимание, подразумевая некую тайну, известную лишь обладателю голоса. Тайну смертельно соблазнительную, способную измотать душу! Тайну, за которую жизни не жаль…
Даже одеяние говорившей подразумевало нераскрытую тайну. Просторная белоснежная тога бережно укутывала тело богини, оставляя открытыми только нежные руки и прекрасное лицо. Как это ни странно, такая одежда не создавала впечатления недосягаемости или отстраненности, быть может, потому, что каждое движение гибкого тела умело подчеркивало его многочисленные достоинства, недвусмысленно намекая на то, что скрытое вовсе не означает недоступное.
Оба собеседника резко обернулись на голос и замерли, пораженные. Мраморная колоннада с одной стороны исчезла, открыв их взорам усыпанный цветами луг с обступившим его дремучим лесом, по которому летящей походкой к ним приближалась обладательница дивного голоса.
— Ты права, дорогая. Я уже пожалела, что пришла.
И Митра, и Сет вздрогнули и посмотрели назад: вторая половина колоннады обернулась песчаным гротом с ходом, уводящим в темноту, откуда, весело журча, выбегал шустрый ручеек. На огромном куске цветного песчаника, переходившего от голубого цвета у подножия к розовому в изголовье и напоминавшего формой трон, восседала та, что произнесла вторую фразу.
Ее голос был томным и ничего не таил, открыто заявляя, едва ли не крича о страстях, бушевавших в прекрасном теле, почти обнаженном. Ажурное кожаное плетение на тонких ремешках лишь слегка поддерживало роскошную тяжелую грудь, а небольшой кожаный треугольник с тисненным на нем цветком лотоса прикрывал лоно и служил, казалось, лишь для того, чтобы к нему могли прикрепиться тонкие плетеные тесемки, подчеркивавшие стройность сильных бедер и обворожительную форму длинных ног.
— Деркэто!
Митра восторженно выдохнул и замер в глубоком поклоне, а когда выпрямился и вновь посмотрел на богиню, Сет едва сдержал усмешку, увидев преображенного Подателя Жизни. Тот лишился бороды, стал выше ростом и шире в плечах, мгновенно сбросив не меньше четверти века!
— А мне ты, похоже, вовсе не рад, хоть и позвал сюда!
В низком голосе Иштар ясно слышалось недовольство. Сет резко обернулся. Теперь лицо его украшали усы и аккуратная бородка. Он тоже слегка подрос — ровно настолько, чтобы стать достойным кавалером Иштар,— но богатырских пропорций придавать своему облику не стал.
Лицо его сохранило черты прежней суровости, но просветлело, а в антрацитовой глубине глаз вспыхнули искры восторга.
— Не сердись на него, великолепная Иштар, — усмехнулся Великий Змей. — Солнцеликий никогда не отличался хорошими манерами. Я осмелюсь предложить тебе руку вместо него.
— Ты слишком торопишься, Повелитель Ночи.— Иштар гордо посмотрела на него.— Это право нужно заслужить! Особенно тебе,— добавила она, немного подумав.
И во взгляде этом, одновременно притягивающем и тут же ставящем на место любого, полыхал такой жар скрытой страсти, что Сет тут же потерял голову, словно и впрямь был не богом, а всего лишь простым смертным, готовым пасть к ногам прекрасной дамы.
— Ради тебя я готов на все!
Иштар пришлась по вкусу грубая лесть, и она одарила Отца Тьмы улыбкой, которая была способна свести с ума. Сердце Темного Бога лихорадочно заколотилось в груди, темный лик его словно озарился светом, и это тоже не осталось незамеченным.
— Что ж,— точеный подбородок богини надменно вздернулся,— я запомню это!
Деркэто тем временем взглянула на Митру. В глазах ее играли веселые огоньки. Чувственный рот приоткрылся, будто для поцелуя, и сердце Светлого Бога замерло, словно боясь вспугнуть робкую надежду — неужели?!
— Ты ничего не хочешь нам сказать, могущественный?
Несмотря на обжигающее пламя страсти, полыхнувшее в груди, Митра ни единым жестом не выдал своего возбуждения, но прекрасная искусительница уже знала: грозный владыка у ее ног.
— Я призвал вас потому, что две силы, созданные мною и Сетом многие века назад, вырвались на волю и, хотя были обузданы, но готовы в любой миг сбросить зыбкие оковы.— Митра с трудом заставил голос не дрожать.— Это Талисман Силы и Незримый. Подобное случалось и прежде, но сейчас мир едва успокоился, и мне не хотелось бы будоражить людей. Если кто-то может повлиять на события, оставаясь в тени, я прошу его сделать это.
Иштар, нахмурившись, посмотрела на Сета, и тот заторопился с объяснениями, хотя никто его ни о чем не спрашивал.