Слуги зла
Шрифт:
Я ощутил это так, будто королева Маб украла душу маленькой Эльзы. Без души ее милое тело не могло мне принадлежать. Я подумал о городском парне, который так же, как я, до боли полюбит ее круглые глаза, светлые косы и ямочки в уголках губ; может, он ошибется и женится на ней — тогда его душа тоже пропала, а жизнь заранее отравлена…
— Ах, как я хотела бы жить в Пуще, — вздохнула Эльза. Она снова улыбалась, но эта теплейшая человеческая улыбка была эльфийской чарой, иллюзией, обманом. — Быть эльфийской девой, прекрасной, всегда молодой… Чтобы вокруг — только рыцари Пущи, чистые, светлые… никаких городских паршивцев, у которых одно на уме.
— Да, — не сдержался я, — у рыцарей на уме никаких глупостей. Все рыцари Государыни — девственники.
Эльза хихикнула:
— Ну и славно! Знаешь, чтобы любить, ничего такого и не надо! Главное — чтобы красиво и весело, а красивее эльфов нет никого. И потом — влюбиться в этот лед… это ведь тоже здорово, в своем роде. Ты же любишь королеву Маб — без всякого всего — сто лет, да? Или уже больше? Так вот, просто с обычной женщиной тебе бы за месяц надоело. Я навидалась!
— Эльза, я сбежал! Сбежал из Пущи, от королевы Маб, от всей этой прелести — и…
— Дэни, ты ведь врешь! Никто оттуда не бежит, что бы ни болтали сказочники. Там — хорошо. Никто и никогда не сбежит из места, где хорошо, весело и прекрасно. Ты просто надо мной смеешься.
Я, уже задыхаясь от боли, молча признал, что Эльза права, права, будь я проклят! Настолько права бывает только королева Маб. Тяжело описать, насколько я ненавидел Государыню в этот момент. Внутри меня все обледенело от ненависти и ужаса. Мне так хотелось любить Эльзу, всей душой, изо всех сил любить, я умер бы за нее, я сжег бы себя собственной нежностью, но в конечном счете все это ушло бы к королеве Маб.
Я увидел вечный лик королевы Маб в горячей, настоящей, человеческой девочке. Моя Государыня украла не только душу Эльзы, еще — мою любовь, на которую уже не могла рассчитывать. Я опять чувствовал невероятную человеческую беззащитность.
Я потихоньку начинал понимать. Чем больше я понимал, тем хуже мне становилось. Что я мог дать людям с моей состарившейся родины, кроме бесполезной любви и ничего не меняющей жалости?!
— Ты уже уходишь? — огорченно спросила Эльза.
Ее огорчение казалось таким настоящим, что я остановился. Она подошла ближе и взяла меня за руки. Меня бросило в жар от желания прижать ее к себе; я еле сдерживался, чтобы не наделать непоправимых глупостей.
— Дэни, — шепнула она страстно, — возьми меня в Пущу? Пожалуйста. Я знаю — кто перешел через кровавый ручей, тот становится не от мира сего, может, эльфийской девой… Я бы служила королеве Маб, как ты — и мы бы тысячу лет веселились…
Ее слова меня отрезвили. Я не мог спать с королевой Маб. Мрамор напрасно притворялся живым, лед — горячим. Я понял, о чем говорил гном; в самых грубых словах — меня поимели. Если бы не прошлое, если бы не Кэтрин, если бы не Безумная Эльза, если бы не мои орки — возможно, я взял бы это тело и уже никогда никуда не делся бы из этого дома, из этого города и из этой плоскости бытия. Если бы не прошлое — возможно, я вернулся бы в Пущу вместе с девушкой-полуэльфом, правильно счастливый. Возможно… но я провел зиму в честных горах и был настроен остаться честным перед собой, хотя бы относительно.
Я выпустил ее повлажневшие пальцы.
— Все-таки ты — как все эльфы, — промолвила Эльза печально. — Ты такой же высокомерный. Знаешь, все могло бы быть очень хорошо.
— Нет, — произнес я через силу. — Прости. Я сделаю все, что смогу, но не так.
Отвернувшись и поспешно шагнув назад, я почти столкнулся с Элиасом. Он остановил меня, упершись ладонями в мои плечи, и внимательно всмотрелся в мое лицо, будто хотел прочитать там следы грязных мыслей, но, очевидно, другое было на мне написано.
— Ты чего, плакал, что ли? — спросил Элиас озадаченно.
— Представляешь, он уже хочет уйти, — сказала Эльза. Ее печаль разрывала мне сердце, мне ужасно хотелось остаться, несмотря ни на что, но это было бы уже третьим предательством в моей жалкой жизни.
— Вы чего, успели тут поцапаться уже, что ли? — полюбопытствовал Элиас.
— Мне надо… бежать, — сказал я. — Иначе — конец всему.
— Останься, пожалуйста, — молила Эльза. — Или возьми меня с собой.
— Погоди. — Элиас так и не выпускал меня, держал, и руки у него вполне подходили юному кузнецу. — А я-то как же? Ты не договорил — чего мне делать-то?
— Не знаю, — ответил я. Слова сдвигались, как гранитные валуны — всем усилием воли. — У меня нет времени ничего объяснять. Если задержусь — я пропал. Ты сильнее меня, Элиас. Помни о своем брате, это тебя поддержит. Не пытайся стать убийцей — это не твое. Если сможешь — беги отсюда.
— Куда, блин?! — Элиас тряхнул меня за плечи. — Что за хрень, блин?!
Кажется, я в ответ вцепился пальцами в рубаху у него на груди, притянул к себе:
— Никому, никому не верь, Элиас! Эльфам, отцу, королю, соседям — никому! Глазам не верь! Я сейчас видел и слышал королеву Маб, понимаешь? Я пропал, если останусь. Прости меня.
Элиас отшатнулся, разжал руки, и я вошел в дом. Я пробежал через темноту, пахнущую едой, травником и горючкой, брат и сестра проводили меня молча. Уже открывая дверь на улицу, Элиас спросил:
— Ты еще придешь?
— Если останусь жив, — пообещал я. — Если смогу решиться еще раз увидеть твою сестричку. Если смогу хоть что-нибудь изменить.
Он захлопнул дверь у меня за спиной.
…Я спал на сене, у коновязи — не на постоялом дворе, а около постоялого двора — и снова меня разбудил утренний заморозок. И рядом не было никого из моих друзей, чтобы затеять возню и согреться. Вероятно, разумнее было бы снять комнату, спать на постели, наконец — впервые за триста лет — на человеческой постели… но не захотелось. Я сам не мог понять, почему бы: то ли по-эльфийски побрезговал копотью, затхлыми простынями, клопами, то ли по-орочьи воспринял запертую комнату на чужой территории, как потенциальную ловушку. Или — и то и другое разом.
А человеческое не поманило, совсем не поманило. Мне снилась королева Маб, прекрасная до тоски, с доброй грустной улыбкой; кажется, она звала меня, готовая принять, простить, радостно встретить заблудшую тварь, презренного дезертира — оправдать, понять, что меня вела Тьма, грязная магия, никак не моя собственная душа чистейшая — и я проснулся в ярости и слезах. В городе мне не было никакой защиты; я снова подумал, что хочу домой, а под домом подразумевал Теплые Камни.
Я разбудил трактирщика и купил у него копченый окорок и буханку крестьянского хлеба, поразив его масштабом покупок, абсолютно не соответствующим человеческим представлениям об эльфийских пищевых потребностях. Вероятно, он счел мой визит продолжением путаного сна, потому что запросил золотой, а получив, долго и скептически его рассматривал. Я позабавился, глядя на помятую физиономию с ошалевшими спросонок глазами, — и велел за те же деньги добавить к припасам корзинку яиц. Мои друзья очень любили яйца, считая их редким лакомством. Хотелось их порадовать, я соскучился.