Слуги зла
Шрифт:
Я смотрел на Элиаса и чувствовал, как ему мучительно трудно говорить долго и связно. Он делал большие паузы и сжимал кулаки; ему было трудно перевести дух от давней боли — и мне это очень ложилось на сердце.
— Я его видел, говорю… Я ходил в деревню, к деду, а по тракту ехали эльфы… ну и он среди них, Найджел. Он был уже совсем на себя не похожий, но я ж его с детства знал, понимаешь? Он был красивый, офигенно красивый, весь в зеленом — и какой-то… — Элиас судорожно вздохнул.
— Ты его окликнул, но догадался, что твой друг тебя забыл, да?
У Элиаса дернулась щека:
— Окликнул. А он — как не слышит. Тогда я подошел поближе — они шагом ехали. Он на меня посмотрел… как на блевотину…
— Он забыл тебя.
Элиас грохнул по столу кулаком, совсем как его отец:
— Себя он забыл, блин! Я говорю: Найджел, вали домой, что ты тут, тетка Полина все глаза выплакала, а он мне: отойди от меня, смертный! Бессмертный, блин! Ты бы слышал, как он это сказал! Все равно, что плюнул в лицо…
— С тех пор ты перестал верить?
Элиас поднял отчаянные влажные глаза:
— Дэни, понимаешь, раньше ему было курицу зарезать жалко, а теперь он меня бы прирезал — не сморгнул бы! Или тетю Полину. Или еще кого из своих, — Элиас тяжело перевел дух. — Раньше он всех жалел, а теперь в нем и на грош жалости не осталось, вот что.
— Ты это рассказал…
— Да кто мне поверит, блин! Тетя Полина только разревелась — утешаешь, говорит, меня. Эльфы, они же, считается, светлые, высокие. Перворожденные, блин. Эльфы нашему королю, чтоб он опух, помогли с Карадрасом справиться! Теодор с Государыней договорился, честь и слава, блин… а сам только налоги повышает, старая пьянь, — на последних словах Элиас невольно понизил голос. — Ждет небось, чтобы Государыня ему молодость вернула, эльфы, говорят, это могут. Да, еще подожди…
— Тебя нельзя назвать преданным вассалом, — улыбнулся я.
— А кому я изменял? — Элиас снова грохнул кулаком по фамильной привычке. — Мой брат за него умер, чтоб он опух, соседи теперь, считается, продались Темному Властелину, а раньше все были союзниками, шерсть к нам возили — а я все верный. Вот исполнится мне двадцать — он и меня пошлет подыхать за корону, я пойду, я подохну, а ты говоришь!
— Я не всерьез, Элиас, — сказал я. У меня опять резануло в груди; он был так юн и так невероятно беспомощен перед тяжело постижимым для смертного могуществом Пущи, магией Государыни, что я испугался за него — и за других. Мое сочувствие аршам оказалось только первым шагом по этой стезе — милые друзья из-под гор хотя бы могли за себя постоять. У своих собственных сородичей я видел лишь абсолютную беззащитность.
— Да понял я, — отозвался Элиас устало. — Я же все вижу. Бабушка-покойница еще, бывало, говорила бате, мол, Дерек, воткни булавку в воротник, а он: мамаша, все это чушь. Никакого зла от эльфов не бывает. Эльфы — светлые, они добро творят, они — союзники нашему королю. И точка. Ну да, — протянул он тоном горько обиженного ребенка, — союзники они! Наши парни умирают, а они тут рассекают, все в золоте. А если им кто из людей приглянется, так они из него душу вынут своей магией, блин! И девчонки, что ты думаешь? Они же помешались на эльфах! Им же теперь подавай эльфов, а сам ты — грубая скотина, блин, без обхождения. Ну да. Очень они эльфам нужны! Такая дура на эльфа пялится-пялится, а он на нее — как на вошь, как на коровью, блин, лепешку глядит. Как же, бессмертный, блин! Светлый, прекрасный… падла… А ей, похоже, только за радость…
Я ткнул его в плечо, как ткнул бы арша, — Элиас слабо улыбнулся:
— Ты не думай, я не трус. Я просто… ну как сказать… Ведь когда такой рыцарь, блин, на тебя смотрит — фиг ты ударишь, фиг выругаешься. Будто заранее проиграл, блин. Я же пробовал! — выкрикнул он в совершенно детском отчаянии. — У меня же все слова куда-то деваются! Просто язык проваливается в задницу — а он смотрит. А потом еще скажет, мол, что, вахлак, высказался? Ну свободен, проваливай. Словно король холопу…
— Я знаю, — сказал я. — Я сам был такой. Я знаю, как это происходит… И, видишь ли, мне интересно, понимал ли ты, когда замахивался на меня этой заточенной железкой, что любой эльф со своим боевым опытом, исчисляемым столетиями, услышит тебя за милю, оценит твои намерения — и исход будет один. Ты — подонок, приспешник Тьмы, трус, подлец, ты сам это проговорил. Тебя убили бы с наслаждением, без малейшего колебания, без сомнений. Ты понимал это, а?
Элиас попытался лихо усмехнуться, но вышло неубедительно:
— Так зато все и увидели бы, чего все эти, блин, рыцари стоят!
— Юный дурень, — хмыкнул я, чувствуя, как волной накатывает тоска, смешанная со стыдом. — Никому и ничего ты бы не доказал. Ты стал бы для всех мертвым негодяем, предателем — и уже никаких шансов оправдаться у тебя не осталось бы. Эльф оказался бы совершенно правым в любых глазах — разве не так? Пуща всегда права, пока люди ведут себя излишне эмоционально, а оттого — глупо.
Видимо, у меня изменилось лицо, потому что Элиас выкрикнул:
— Не делай такую рожу, а?! — и добавил тоном ниже, с горечью: — Вылитый эльф, блин…
— Ну что ты вопишь, Эли? — вдруг услышал я девичий голос из темноты коридора. — Я сплю, а ты орешь, как пастух на коров…
— Спишь — и спи! — огрызнулся Элиас. — Нечего тебе тут…
Но девушку это совершенно не испугало. Она вошла в комнату, кутаясь в белую вязаную шаль; ее светлые, словно у Элиаса, волосы, заплетенные в классические эльфийские косы, спускались почти до пояса, а плотная фигурка и обветренное личико, круглое, яркое, совершенно простенькое, даже, пожалуй, плебейское, вдруг показались мне необыкновенно милыми.
Такое же было у моей собственной, давно умершей сестренки.
— Вали к себе, Эльза! — рявкнул Элиас. — Сейчас батя притащится — тебе что, пьяные бредни слушать охота, блин?!
Я глотнул воздух ртом:
— Как ты ее назвал?!
— Эльза, чтоб ей, — хмуро выдал Элиас. Он был совсем не рад тому, что его сестренка видит меня — и я понял причину его мрачности: Эльза смотрела на меня, округлив глаза и приоткрыв рот:
— Ой, а что ты мне не сказал, что эльфа позовешь?
— Вот, видал?! — Элиас в негодовании чуть не сломал себе руку об ребро столешницы. — Сейчас сюсюкать начнет, дура!
— Я не эльф, Эльза, — пробормотал я, еле справляясь с болью в груди. — Элиас, не кричи, пожалуйста. Не годится кричать на женщину, даже если она кажется тебе неправой.
Элиас сморщил нос, как Ястреб. Эльза улыбнулась совершенно прелестной улыбкой, приоткрыв беличьи зубки с едва заметной щелью между передними резцами — моей мечтой всей этой зимы, человеческой, неидеальной, теплой улыбкой:
— Твой гость — обманщик. Он — эльф, люди так не говорят!
— Да ты его послушай! — возмутился Элиас. — Брату не веришь, блин, так ему поверь. Он тебе скажет…