Слуги зла
Шрифт:
— Патруль жрет то, что раздобудет на поверхности, — ответил Мертвец. — Бойцы сами себя прокормят, как псы… Вот женщинам надо, чтоб запас был, у них же дети, да у инженеров мозги не работают без жратвы, так что, пока в Провалах налаживаем жизнь, у людей тырим почем зря. А что? Все равно лешачке пойдет!
— За что только мучаетесь? — вздохнула Шпилька. — За грязную эльфийскую берлогу, мертвую, опоганенную… себя не жалеете…
Глаза Мертвеца сузились в щели.
— Не мертвая берлога, — сурово возразил он. — Наши горы. Всегда были наши и всегда будут наши. Наши кости — их камни. А грязь вычистится со временем.
— Мертвец, знаешь, что? — сказал Паук, толкнув его в плечо со всей дружеской теплотой, на какую только был способен. — Можно принести живую грибницу из-под Теплых Камней. И еды из наших запасов. Расстояние-то — всего ничего, три дня пути быстрым шагом.
Мертвец ухмыльнулся, толкнув его в ответ:
— Интересно, клан Теплых Камней примет эту твою идею или это лично у тебя приступ милосердия?
— По нашим сведениям, ожидается большая война, — сказал Паук. — Каждый боец из-под гор — наш союзник и товарищ. Так что я говорю от имени клана.
— Ага. А эльфы рассекают вместе с вашим патрулем накануне войны? — спросил Мертвец, щурясь.
— Слушай, Мертвец, — не выдержал я. — Давай я расскажу тебе, как вышло, что я рассекаю с аршами, а ты покажешь мне Морайю? Пожалуйста! Почему-то мне кажется, что это важно.
— Ему кажется! — хмыкнул Мертвец. — Скажи, Паук, этот тип, этот эльф — он у вас всегда такой? Важно ему…
— Ты не поверишь, какая история, — встрял Задира. — Всем историям история! А Провалы точно интересно посмотреть. И мне интересно. Место знаменитое…
— Знаменитое место, — хмуро согласился Мертвец. — Раньше лучшая алхимическая лаборатория была в окрестностях, металлы плавили, стекло выдували… В Доме Крылатых летучие мышки жили, маленькие, ручные. А красота! Предки в некоторых залах не жили, берегли — с факелами никто не ходил, чтобы своды не коптить. Пещерный жемчуг рос… да что вспоминать! Теперь уже этого никто не увидит.
Я слушал его печальный монолог и поражался. Я так часто слышал пространные речи об уничтоженной красоте, о невосполнимых потерях, но ведь от эльфов, Варда преблагая! Именно о Морайе говорилось совершенно в этом же тоне! Дивный подгорный свет. Шедевры лучших мастеров. Драгоценное сияние гения. И все это безжалостно истреблено орками, тварями Мрака, ненавистниками прекрасного и светлого.
Теперь я страшно хотел увидеть Морайю. Мне казалось совершенно необходимым составить собственное мнение, хотя сейчас, после разговора с гномом, после города, после целой зимы с аршами, я был склонен более доверять жителям гор, чем возвышенным эльфийским речам.
— Ладно, пойдемте, — сказал Мертвец. — Этих прихватим? — спросил, пнув ногой труп гвардейца. — Жалко мясо так бросать. Пригодились бы…
— А далеко тащить? — осведомилась Шпилька деловито. Задира хихикнул.
Мне стало несколько не по себе.
— Может, лучше пару коров угнать? — очередной раз пришел ко мне на помощь Паук. — Они своим ходом пойдут, по крайней мере. Эльф, стадо за поворотом дороги заметил? Не больше мили, я бы сказал…
— Одно другому не мешает, — возразил Мертвец, окинув трупы хозяйственным взглядом. — Коровы вкуснее, кто спорит, но когда с говядиной и кониной плоховато, будешь любую дрянь жрать. И потом, коров там люди охраняют, будет драка, убивать придется, к чему? Эти и так мертвые, а другие, может, еще поживут… Я понимаю, эти натурально человеческим пойлом насквозь пропитаны, но, может, если подольше жарить…
— Детям все равно лучше не давать эту отраву, — заявил Паук, но больше спорить не стал.
И я не стал. Вот не стал же! Вероятно, любой высоконравственный человек скажет, что я духовно умер, очерствел до состояния нелюдя — очень возможно. Будучи эльфом, я был совершенно равнодушен к тому, что станется с живыми людьми; теперь мне стало глубоко безразлично, что станется с мертвыми. «В конце концов, — подумал я, — с точки зрения аршей, эти трупы — такие же охотничьи трофеи, как для людей — туши горных коз». Когда в глубине моей души пытались шевелиться какие-то соображения по поводу уважения к мертвым, память сразу подкидывала видение обгорелых костей в старом кострище. С кем тягаться нравственностью?
Человеческая этика, эльфийская этика, орочья этика… Горстка бойцов, отчаянно пытающаяся выжить, ведущая постоянную войну против всех. Их родина, которую кто-то надолго отбирал и приспосабливал под себя, лишив их прежних святынь и прежних удобств. Их подруги и дети, существа вне нравственного закона, который не они придумали и который не имеет к ним и их жизни никакого отношения. Такое обычное для военного времени мародерство, но не то мародерство, что принято у людей, ибо трупы врагов интересуют орков не побрякушками и тряпками, а мясом, и руководит мародерами не алчность, а голод, простой честный голод хищников. И ведь именно поэтому этика орков кажется людям более ужасной, чем любая человеческая алчность и любое человеческое преступление.
«Арши — хищники», — думал я, сопровождая своих товарищей налегке: меня избавили от необходимости тащить труп из соображений гуманности и безопасности вместе. «Пусть у Эльфа руки будут свободны», — сказал Паук, добрая душа, и явно имел в виду больше, чем произнес вслух. «Арши — хищники. Они могли бы счесть людей своей законной добычей и охотиться на них, как волки на коз. Вероятно, большая часть людей — весьма легкая добыча. Аршей сдерживает исключительно здравый смысл и способность к сопереживанию, невероятно редкая у моих сородичей. А оркам всего-навсего „нравятся некоторые люди“, пасть Барлогова!
Разница между людьми и аршами, — думал я, — заключается в честности и здравом смысле, вернее, в степени этих свойств в человеческих и орочьих душах. Люди так изящно подменяют здравый смысл идеалами, что становятся подонками, сами того не замечая. Уверенные в своем праве. А оркам этого не позволит слишком ясный для людей разум.
За минувшие полгода я видел среди подгорной братии отчаявшихся, жестоких, ненавидящих, видел готовых умереть, пытаясь отомстить, и готовых зверски убивать из мести, но мне ни разу не удалось увидеть арша-подлеца. Вероятно, их души слишком просты для подлости…»