Слушай и говори
Шрифт:
— Ты меня спрашиваешь? — Гарсия хмыкнул, — Этот мир делал не я. Я вообще не уверен, что его хоть кто-то делал. Я как ты. Как Библиотекарь. Слушай и говори — и все. Пошли, короче. Или тебе
— Я не помню свою дочь.
— Делов-то… полчаса на метро. Перестань плакать, в конце концов.
— Это не я… а я никуда не пойду.
— Сойдешь с ума.
— Какая мертвецу разница?
— Ну… смотри.
Аня проснулась от того, что кто-то тронул ее за плечо. Она резко выпрямилась и увидела профессора Выготского, рядом с которым стояла Дина. Лицо у девочки было заплаканным, она привычно смотрела в сторону, но на губах блуждала слабая полуулыбка.
— Мама, — сказала Дина.
— Горе мое, — умилилась Аня, вытирая платком щеки дочери, — все-таки плакала, да? Плохо себя вела, да? Простите, профессор, мне не следовало…
— Она отлично себя вела, — мягко оборвал ее Выготский, — она замечательная девочка, и у нее все получится. Знаете, что… я дам вам направление, будете водить ее на занятия. Три раза в неделю, речевая терапия. Это бесплатно. И раз в неделю будете приводить ко мне. Я с вас тоже денег не возьму, не беспокойтесь.
— Спасибо, профессор, спасибо! — у Ани от волнения дрожали руки, и она ухватилась за висевший у нее на груди кулон, чтобы скрыть дрожь.
— Не за что. Удачи… вам, — сказал Выготский, почему-то нажав на слово «вам».
Мы шли по темной заснеженной улице. Подморозило, и дождь окончательно превратился в снег. Несмотря на скользкий тротуар, Аня почти бежала — Дина едва поспевала за ней. Снег летел навстречу и закручивался вихрями в свете уличных фонарей. Дине хотелось кружиться вместе с ним, но надо было бежать за мамой, надо было успеть за мамой.
Мы успеем. У нас с ней теперь много времени.
Целая жизнь.