Слушай песню ветра
Шрифт:
— Почему?
— Ну… Ботинки — это ведь некий символ! Представь: отец, как приговоренный, каждый вечер в восемь возвращается домой. Я чищу ему ботинки и со спокойной совестью иду пить пиво.
— Хорошая традиция…
— Да?
— Ну конечно! Отца ведь надо уважать.
— Я очень уважаю. За то, что у него только две ноги.
Она прыснула.
— У тебя замечательная семья.
— Да уж… Если забыть про деньги, то такая замечательная, что прослезиться можно.
Она все возила соломинкой по дну стакана.
— Но
— Откуда ты знаешь?
— По запаху. Богатый чует богатого, а бедный — бедного.
Джей принес бутылку пива, и я наполнил свой стакан.
— Где твои родители живут?
— Не хочу говорить.
— Почему?
— Приличные люди не любят другим рассказывать, что у них дома творится.
— А ты приличный человек?
Она думала секунд пятнадцать.
— Хотелось бы им быть. Если серьезно. А кому не хотелось бы?
— Нет, ты все-таки расскажи.
— Зачем?
— Во-первых, тебе все равно надо об этом кому-нибудь рассказать, а во-вторых, я никому не проболтаюсь.
Она улыбнулась, закурила и три раза выпустила дым, молча глядя на древесные разводы, тянущиеся по стойке.
— Отец умер пять лет назад от опухоли в мозгу. Целых два года мучился, просто ужас.
Мы на него все деньги истратили, начисто. Вдобавок вымотались до того, что семья развалилась. Хотя это обычное дело.
Я кивнул.
— А мать?
— Живет где-то. На Новый Год открытки присылает.
— Не любишь ты ее, похоже?
— Похоже…
— А братья, сестры?
— Одна сестра. Мы близнецы.
— И где она?
— За тридцать тысяч световых лет отсюда.
Сказав это, она нервно засмеялась и уложила свой стакан набок.
— И чего это я про семью гадости говорю? Даже тоскливо становится.
— Да ничего особенного. У каждого есть что-нибудь этакое.
— И у тебя есть?
— И у меня. Бывает, обниму любимую игрушку — и плачу…
— А какая у тебя любимая игрушка?
— Крем для бритья.
Тут она засмеялась уже веселее. Как не смеялась, наверное, уже несколько лет.
— Слушай, — сказал я, — что ты пьешь какой-то лимонад? У тебя сухой закон?
— Хм, вообще-то я сегодня не собиралась… Ну да ладно!
— Так что ты будешь?
— Белое вино, только похолоднее.
Я подозвал Джея и заказал еще пива и белого вина.
— Скажи, а как себя чувствуешь, когда у тебя есть близнец?
— Странное ощущение. Одинаковое лицо, одинаковый интеллектуальный индекс, одинаковый размер лифчика… Надоедает это.
— Вас часто путали?
— Часто. До восьми лет. Потом у меня стало девять пальцев, и нас больше никто не путал.
Сосредоточенно и аккуратно, как пианистка перед концертом, она положила рядышком обе руки. Я взял левую, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Маленькая рука, прохладная, как стакан коктейля. Четыре пальца на ней смотрелись
— В восемь лет я сунула мизинец в мотор пылесоса. Оторвало тут же.
— А где он теперь?
— Кто?
— Мизинец.
— Не помню. — Она засмеялась. — Такого вопроса мне еще не задавали, ты первый.
— А это беспокоит, когда мизинца нет?
— Если перчатки надеваю — беспокоит.
— И все?
Она покачала головой:
— Нельзя сказать, что совсем не беспокоит. Но не больше, чем других беспокоит толстая шея или волосы на ногах. Я кивнул.
— А чем ты занимаешься? — спросила она.
— В университете учусь. В Токио.
— На каникулы приехал?
— Ага.
— И что ты изучаешь?
— Биологию. Животных люблю.
— Я тоже люблю.
Допив остатки пива, я взял горсть картофельных чипсов.
— А вот знаешь… В Бхагалпуре был знаменитый леопард — за три года он съел триста пятьдесят индусов.
— Неужели?
— Далее: английский полковник Джим Корбетт по прозвищу «Гроза леопардов» за восемь лет застрелил, считая этого, сто двадцать пять леопардов и тигров. А ты все равно будешь любить животных?
Она потушила сигарету, отпила вина и восхищенно посмотрела на меня:
— Нет, ты оригинал!
21
Пару недель спустя после смерти моей третьей подруги я читал «Ведьму» Жюля
Мишле 8 . Великолепная книга. Там был такой пассаж:
«Верховный судья Реми Лоренский отправил на костер восемьсот ведьм и очень гордился своей политикой устрашения. Один раз он сказал: „Я славен своей справедливостью настолько, что шестнадцать схваченных на днях пленниц удавились сами, не дожидаясь палача“.»
8
Жюль Мишле (1798-1874) — французский историк, автор многотомной «Истории Франции». В книге «Ведьма» («La Sorciere», 1862) выступил защитником женщин, преследовавшихся церковью за колдовство
«Я славен своей справедливостью»… Просто потрясающе!
22
Зазвонил телефон.
Мне было не оторваться от важного занятия: я освежал специальным лосьоном лицо, докрасна обожженное солнцем в бассейне. Лишь на десятом звонке я смахнул с лица ватные узоры в решеточку, поднялся со стула и взял трубку.
— Здравствуй, это я.
— Привет.
— Ты что сейчас делал?
— Ничего.
Все лицо горело; я вытер его висевшим на шее полотенцем.