Слушай, смотри, люби
Шрифт:
— Лорд Лемсфорд. Ты о нем слышала?
— Не уверена, — отвечала Темпера. — Я поищу его в «Дебретте».
Она поставила поднос у кровати, и леди Ротли приподнялась, чтобы налить себе кофе, и с любопытством приподняла крышку с блюда.
— Как, Темпера, всего одно яйцо? — воскликнула она с упреком.
— Ты же знаешь, матушка, я уже была вынуждена распустить талию на твоих платьях, по меньшей мере, на дюйм.
— Но мне хочется есть, — жалобно возразила леди Ротли, — я постоянно голодна.
—
Леди Ротли промолчала.
Она с жадностью поглощала яйцо, рассчитывая густо намазать маслом пару тостов, что ей принесла Темпера, и добавить к ним еще и несколько ложек джема.
Она любила поесть и в то же время хотела сохранить талию — одно из наиболее привлекательных свойств ее внешности.
Но это было трудно, слишком трудно, когда все было так вкусно, ведь на ужинах, куда ее приглашали, меню всегда было превосходно.
Ни одна хозяйка дома не могла позволить себе в этом отношении уступить другой.
Через несколько минут Темпера вернулась из отцовского кабинета, где хранились справочники.
Большинство из них были по искусству, но среди них был и «Дебретт», так как, когда Темпера адресовала письма к представителям высшей аристократии, искавшим совета у ее отца, было важно не ошибиться в употреблении их титулов и званий.
— Ну и что? — нетерпеливо обратилась к ней леди Ротли, как только она вернулась.
— Ему тридцать девять лет, — сообщила Темпера, — у него дом в Лондоне и еще один в Сомерсете, он состоит членом во всех модных клубах и… — Темпера выдержала паузу для пущего эффекта. — И у него жена и пятеро детей!
Леди Ротли не могла скрыть возмущения.
— Всякий женатый мужчина должен иметь либо клеймо на лбу, либо цепь на руке, — сказала она.
Темпера рассмеялась.
— Ничего, матушка. Быть может, он уговорит жену пригласить тебя на небольшой прием, где ты сможешь познакомиться с подходящими холостяками.
— Но он был так мил, — надула губки леди Ротли. — Но все же я должна была бы догадаться, что тут что-то не так.
— Как с тем, с которым ты познакомилась на прошлой неделе и который оказался банкротом, — сказала Темпера. — У меня сразу же возникли подозрения, как только я увидела, что он состоит членом только одного клуба и при этом не очень важного.
В омнибусе по дороге в Национальную галерею Темпера старалась не думать о том, что последнюю память об отце кладут жертвой на алтарь моды.
Она хранила рисунок Дюрера не только потому, что он ей нравился, но и потому, что нужно же было что-то приберечь, как она говорила, «на черный день».
Она имела в виду, что она сама или мачеха могут заболеть, или надо будет чинить крышу, или, хуже чего и вообразить нельзя, от них уйдет Агнес.
Темпера прекрасно знала, что другую прислугу им так дешево не найти.
К тому же Агнес была при ее матери до самой ее смерти, и Темпера любила старуху и не могла представить себе домик на Керзон-стрит без нее.
Но Агнес было уже семьдесят семь, и близился день, когда она уже не сможет убирать комнаты и готовить их нехитрую еду.
Темпера готовила сама, когда требовалось что-нибудь более изысканное, но ей так много приходилось делать для мачехи, что ни на что другое у нее не оставалось времени.
Хотя большую часть туалетов леди Ротли, сняв траур, заказывала у модисток, Темпера сама искусно отделывала ее великолепные шляпы, что обходилось куда дешевле.
Она же и гладила, чистила и штопала платья, и, умело используя то новую ленту, то цветы, то оборки, придавала старым вещам вид новых.
Когда она вернулась домой, шел уже седьмой час, и все магазины были закрыты. Поэтому она не удивилась, увидев мачеху лежащей в гостиной на софе.
Глаза ее были закрыты, и она походила на отдыхающую Венеру. Но как только открылась дверь, она подняла голову и быстро спросила:
— Сколько ты получила?
— Семьдесят пять фунтов, — ответила Темпера.
— Семьдесят пять фунтов! Это чудесно! — в восторге воскликнула леди Ротли, садясь.
— Но нельзя тратить все это, матушка… никак нельзя, — рискнула Темпера охладить ее восторг. Заметив выражение лица мачехи, она добавила: — Я думала, что двадцать пять фунтов мы отложим на непредвиденные расходы, а все остальное пойдет тебе.
— Ну что же, пятьдесят фунтов лучше, чем ничего, — ворчливо заметила леди Ротли.
— Я могу так переделать твои прошлогодние шляпы, что их никто не узнает, — продолжала Темпера, — и если мы пришьем новые кружева к платью, в котором ты была в Эскоте, оно будет выглядеть как новое, и цвет тебе очень к лицу.
Тут Темпера заметила, что мачеха ее не слушает. Это было так на нее не похоже, когда речь шла о туалетах, что она с тревогой спросила:
— В чем дело, матушка? Что-то еще, о чем ты мне не сказала?
Леди Ротли слегка смутилась.
— Герцог предполагает, что со мной будет личная горничная, камеристка.
Темпера остолбенела. Затем она опустилась на стул.
— Он так и сказал?
— Ну да. Он сказал: «Полковник Анструзер встретит вас и вашу камеристку на вокзале Виктория в пятницу в десять часов».
— Полковник Анструзер — это его управляющий?
— Да, он очень милый. Я встречала его несколько раз в Шевингем-Хаус. Он настоящий джентльмен, разумеется, герцог полагается на него во всем.