Служба
Шрифт:
Делалось все, конечно, под покровом строжайшей секретности. А секреты, как известно, хранят архивы. И работающие там люди… Один из них — мой нынешний собеседник — оказался причастен к той зловещей тайне. Но его имени называть не буду — таково условие беседы. Ведь нам важен факт, не правда ли? А все нижесказанное в высшей степени достоверно и документально подтверждено.
— В конце января или начале февраля 1981 года я работал в одном из важных государственных архивов. К тому времени мне пришлось очень много заниматься историей спецвойск, спецподразделений, спецслужб, которые, в том числе, участвовали и в обороне Москвы. И когда меня в очередной раз вызвал начальник, поставив задачу обеспечить срочную подготовку материалов, связанных с обороной Москвы, я совершенно не удивился. Итак, звонит начальник: «Пулей ко мне». Лечу к нему в кабинет, а там сидит полковник инженерных войск. Начальник мне говорит: «Поступаешь в распоряжение товарища полковника, он тебе поставит
Поднялись мы с этим полковником в мой кабинет. И ставит он мне задачу в общих чертах:
— В кратчайшие сроки по указанию директивных органов (тогда это было только одно — ЦК КПСС) нам с вами, вдвоем, без привлечения кого-либо, надо максимум за три дня найти ту информацию, которая мне нужна.
— А какая информация нужна? — Мне нужны документы дивизии имени Дзержинского, связанные с обороной Москвы в 1941 году, от сентября до ноября 1941-го. Я ему в ответ:
— Товарищ полковник, позвольте вам заметить, что дивизия им. Дзержинского по данным, подтвержденным документально, с сентября по ноябрь 1941-го если и участвовала в обороне Москвы, то только в виде «драп-грабь-армии» — тикала по Волоколамскому шоссе за пределы Москвы и в обороне города не участвовала — была выведена во второй эшелон. — Отставить! Выполнять, что сказано!
Больше дня мы угробили на поиски боевых успехов дивизии имени Дзержинского, которых не было. На следующее утро, когда я пришел на службу, полковник уже стоял в вестибюле и нервно топал каблучком. Из чего я сделал вывод: да, «директивные органы» действительно не дремлют. Когда мы вновь начали работу, он мне говорит: «Ну, ладно, ваши соображения».
Мои соображения заключались в том, что задачу установления инженерных заграждений на подступах к Москве по Волоколамскому направлению, по направлению на Московское море и по Ленинградскому шоссе была поставлена лишь одной воинской части — Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения войск НКВД, которая тогда действовала в личном подчинении наркома внутренних дел тов. Берии.
Тут полковник сразу заинтересовался: «А что же, — говорит, — вы раньше молчали?» На что было отвечено, что тов. полковник ни о чем не хотел слышать, окромя дивизии Дзержинского. Документы которой, особенно по инженерной части, он перерыл носом. И тогда мы обратились к этой бригаде…
На ОМСБОНе следует остановиться подробнее. Существовала такая Особая группа — диверсионная и сугубо законспирированная группа диверсантов-террористов, находившаяся в личном подчинении наркома внутренних дел со времен, видимо, аж товарища Ягоды. К 1940 году она была в распоряжении уже Берия. Об этой Особой группе по сей день не известно ничего — ни имен людей, ни их количество. И пресловутая бригада также изначально задумывалась как воинская часть, выполняющая диверсионно-террористические задания особой важности и сугубой секретности. Именно с этим связана одна маленькая, но немаловажная деталь: в этой бригаде документация велась не так, как в обычных частях, а по принципу: «два пишем, восемь — в уме». Именно поэтому совершенно невозможно обнаружить документальных свидетельств пребывания в этой бригаде Николая Кузнецова, хотя известно, что именно через нее Кузнецов забрасывался в отряд Медведева. Я год потратил на изучение этих документов, но так ничего и не нашел. Потому что очень многие вещи в этой бригаде выполнялись на основании устных распоряжений. Которые никоим образом не фиксировались.
Когда мы с полковником все это начали искать, я еще не знал, что ищу, вот в чем фортель: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»! Видимо товарища полковника эти «директивные органы» в лице вышестоящего начальства поставили в позу прачки и пару раз так трахнули на почве секретности, что он боялся что-либо вообще сказать. Полдня мы искали неизвестно что. В конце концов, товарищ полковник отчаялся и понял, что никак ему не выполнить задания директивных органов, пока реальный исполнитель не будет знать свою задачу. Но пока из трех дней в запасе у него не осталось полтора, он не раскололся.
Поворачивается ко мне и грустно-грустно вопрошает: «Скажите, пожалуйста, а вот у вас такая фамилия — вы не родственник такого-то?» — «Да я, — говорю, — в общем-то, его сын».
— Знаете, я с вашим батюшкой служил вместе, когда услышал вашу достаточно редкую фамилию, сразу подумал: и отчество подходит, и возраст. Ну, тогда я вам доверюсь! — Видимо, это была последняя заначка полковника — больше терять уже было нечего. От услышанного можно было обалдеть…
Перед готовящимся XXVI съездом КПСС проводилась очередная зачистка Москвы. А незадолго до этого в стране пошли взрывы — начинался, так сказать, ренессанс терроризма. Ну и на этот предмет службы безопасности проверяли весь центр Москвы. И в ходе рутинной проверки правительственных сооружений, в здании тогдашнего Госплана в Охотном ряду — там, где сейчас находится Государственная дума — совершенно случайно, при проверке электропроводки, в подвале обнаружили какие-то лишние проводки, не обозначенные ни в
В общем, когда простучали это дело, вызвали специалистов из Главного военно-инженерного управления министерства обороны — лучшие саперы были там. Видимо, в тот момент КГБ такими делами еще не занимался, по крайней мере, разминированием — если бы у них были свои спецы, они бы к военным не обратились. А тут пришлось, по бедности… Изначально к этому делу привлекли, что называется, «узкий круг ограниченных лиц». В том числе и этого самого полковника, специалиста по взрывчатым веществам.
Как он мне сказал, что установили эти штучки в годы Великой Отечественной войны, догадались сразу: упаковка взрывчатки была с соответствующей маркировкой, шнур и т. д. Сразу подумали, что это был период минирования Москвы — слухи же ходили, что ее минировали. И тогда была поставлена задача: найти схемы минирования. Во-первых, чтобы искать закладки не вслепую. Да и нашли-то не все: думали, что может быть еще. А самая главная печаль заключалась в том, что за эти годы, без малого за 40 лет, произошли необратимые изменения в структуре вещества — взрывчатое вещество, как сказал полковник, кристаллизовалось. Короче, любое прикосновение было чревато! И было неясно, что произойдет дальше: взрывчатка вела себя неадекватно и непредсказуемо. Можно было коснуться и взлететь на воздух, детонация же привела бы к тому, что и все остальное сработало бы. В том числе и то, что не нашли. Впору было в столице полный аврал объявлять и ЧП вводить.
Но ведь у нас не какая-то там нибудь гнилая Америка или демократическая Франция, где сразу бы эвакуировали весь центр, да еще раззвонили бы по всему миру! Посему все эти несколько тысяч сотрудников Госплана, которые продолжали дружно пахать на своих рабочих местах, ни о чем оповещены, вестимо, не были. Как не были оповещены те сотни гостей столицы, проживавших в гостинице «Москва», и «Национале», с примкнувшим к нему «Интуристом». Уж промолчу про тысячи курсировавших мимо машин и тех сотнях тысяч пассажирах метро, которых от этих самых фугасов отделяло 20 сантиметров воздуха и 40 — бетона. Никто об этом знать не должен был! И товарищ полковник пошел на это служебное преступление, доверив мне эту жуткую тайну, лишь оттого, что просто выхода у него иного не оставалось. Задание исходило с самого верха, и его надо было выполнять не просто срочно, а в обозначенные установленные сроки. Вынужден был товарищ полковник проболтаться…
Разъяснив мне ситуацию в этих общих фразах, полковник умоляющим взором посмотрел на меня, доверительно положил свою руку на мою и сказал: «Ну, что, сделаем?» — «Сделаем!», — бодро ответствовал ваш архивист. Хотя это было чрезвычайно сложно: документы ОМСБОНа я знал весьма подробно, а фонд огроменный. Но знал и то, что многие вещи там даже не упоминаются, в лучшем случае лишь подразумеваются. На протяжении полутора рабочих дней мы честно перерыли с полковником все, что можно и чего нельзя. В самый последний момент, когда полковник, пригорюнившись, собирался уходить, вяло пробормотав, что отрицательный результат — тоже результат, попалась мне в руки бумажка — не за 1941-й, а за 1944-й год.
Рукописный документ, в единственном экземпляре исполненный каким-то унылым штабистом, представлял из себя сводную таблицу — подготовительный материал к отчету о деятельности бригады за годы войны. И там была графа: «Деятельность бригады в период обороны Москвы». Пункт номер «раз» — «Обеспечение революционного порядка на улицах Москвы»: центр Москвы был отдан ОМСБОНу. Который и оборудовал две огневые точки на Красной площади: на храме Василия Блаженного установили фугасный огнемет, на Арсенальной башне поставили пару станковых пулеметов. Да еще одна огневая точка была в районе нынешнего совместного выхода на станции метро «Театральная» и «Площадь Революции» — двухорудийная противотанковая батарея. Весь этот прилегавший центр патрулировал и обеспечивал ОМСБОН. Как обеспечивал — смотри фильм «Рожденная революцией»: народу расстреляно было порядком — ставили к стенке всяких там паникеров, которые болтали, что немец уже возле Москвы… А вторым пунктом значилось: «Подготовка спецмероприятий по личному устному указанию Наркома Внутренних Дел».