Служебная командировка полковника Родионова

Аверин Вадим

И гудевший зал ожил, а по рядам взметая под потолок, снопы искр человеческого гнева пошла, полетела цепная реакция. И лектор замолчал, не решаясь читать дальше. А фронтовики вставали с мест, задавая вопросы уже не испуганному доценту, а сидевшим за столом президиума, покрытым красным сукном бывшим руководителям обороны Севастополя.

– Где была эскадра?-

– Почему нас раненных бросили?-

Звонкими хлесткими пощечинами по холеным лицам начальников севастопольской обороны зазвучали эти горькие вопросы фронтовиков, и оставались без ответа, упреками повисая в наэлектролизованном воздухе. Зал загудел, взорвался - то, что так мучило этих людей, так волновало их, так страшно рвало

им сердца, все эти годы, требовало, своего ответа. Те дни страшного отчаяния, пережитые ими там, у скал Херсонеса, когда вся надежда была сосредоточена только на острие ищущего взгляда, устремленного на едва различимую в ночи, тонкую полоску морского горизонта вдали, где должны были, появиться силуэты плывущих за ними кораблей, прочно запечатлелись в их памяти. Эти обещанные корабли должны были принять их всех - раненных, измученных жаждой, страдавших от смерти, и увезти морем туда, где волны бьются о берег Кавказа. И даже унижения долгого плена не смогли заставить фронтовиков забыть все это пережитое в далеком июле 1942 года.

– Товарищ Октябрьский, я обращаюсь лично к вам, скажите, а Приморская армия тогда прикрывала, чей отход, вас и вашего штаба? Кроме вас кто еще был эвакуирован?
– крикнула высокая седая женщина и вдруг громко зарыдала. А люди все со своих мест и возмущенно продолжали спрашивать:

– Да вы нас просто сдали в плен. А мы бы еще сражались! А как нам было без патронов, без снарядов, без надежды? Как? Многие плакали из нас тогда, не от страха, мы плакали от горькой обиды и отчаяния. Я видел, как наши офицеры от стыда за вас стрелялись. Как вы могли так?-

И вопросы не прекращались фронтовики поднимались, как еще совсем не так давно бесстрашно они поднимались под огнем врага в атаку, и вопросы становились все более страшней. И Родионову тогда приоткрылась страшная правда гибели целой армии .

– А кто отдал приказ на взрыв Инкерманских штолен? Взрывая артиллерийский морской арсенал вы, случайно или намеренно, в штольнях уничтожили госпиталь, с тремя тысячами раненых! Там еще были цеха по производству снарядов, мин и ручных гранат, ремонтные мастерские, швейные цеха, школы, детские сады и общежития, а так же многие другие военные объекты. Остались погребенным под обломками тысячи советских людей. Это же преступление. Скажите кто, кто за это ответит?-

Председательствующий в президиуме конференции Октябрьский вынужден был оправдываться на этом, неожиданного возникшем для него, суде чести, наконец настигшем его, лишь спустя долгие годы. Он встал из-за стола президиума бледный и потерянный. Судьба пожалела его, тогда он был Ставкой отстранен от командования флотом и отправлен в глубокий тыл на далекую Амурскую флотилию. Что он вспомнил в эти мгновения, смотря в зал полный людей? Может быть, ту ночь, когда он, прячась под плащом и за сопровождавшими его офицерами на Херсонесском аэродроме, садился в ждавшей его транспортный самолет? И тогда такая же многоликая толпа людей, слала в след ему слова проклятий.

– Успокойтесь товарищи. Прошу вас успокойтесь. У нас был приказ Сталина и Буденного оставить город, с целью организации эвакуации оставшихся защитников, морем на Кавказ. Чекистов и работников политотделов вывезли... Мы спасали для Родины ценные кадры!-

– Сталин,- ревел зал: - да что вы все Сталина все трогаете! Он у вас во всем виноват, где поражение там Сталин, а победы все себе по орденам себе на грудь разобрали. Да если бы не Сталин? - ревел зал, не сдерживая уже больше переполнявшего возмущения.

На трибуну из зала взобрался хромой фронтовик - очередной докладчик, в парадном мундире полковника. И тут как по команде все члены президиума один за другим стали покидать президиум, сбегая

со сцены. Некоторые из них тогда ведь тоже были вывезены из города тайно. И им не совсем хотелось отвечать на эти вопросы, вместе с адмиралом и даже слышать их, эти вопросы были им не нужны, они оставили их давно уже в своем прошлом, как и ненужную теперь память о своем бегстве, в том далеком 1942 году. Бывший командующий Черноморским флотом он же командующий обороной Севастополя продолжал отчаянно оправдываться:

– Товарищи, поймите меня, обстановка тогда сложилась очень для всех нас трудная. Как известно вам Севастополь был блокирован с земли, с воздуха и моря. В конце июня при помощи воздушных сил блокада достигла наивысшего предела. Даже подводные лодки не были в состоянии достигнуть берегов Севастополя, а о достижении их надводными кораблями и говорить не приходилось. В этих условиях встал вопрос, как быть? Если эвакуировать армию, то были бы потеряны армия и флот, ока-завшийся сильно пострадавшим из-за потерь в боях при снабжении Севастополя. В конечном счете, была потеряна армия, но сохранен флот! -

– Флот!- кричали ему из зала в ответ:

– Да вы до войны не вооружили корабли флота в достаточном количестве зенитными орудиями, и они были бессильны перед немецкой авиацией, и она топила их! Не флот ты берег, а собственную шкуру!-

– Неправда!
– возмущался адмирал:

– Это все ложь!-

Полковник, ранее вышедший на трибуну, попросил слова, но доклад читать уже не стал, а задал очередной неудобный вопрос, в котором его поддержал одобрительный гул зала:

– Позвольте, товарищ адмирал, а как же немцы в 1944 году, загнанные нашими войсками на Херсонский полуостров? А немцы-то своих солдат не бросили они их эвакуировали. Для перевозки морем они не жалея бросили весь свой флот, находившийся у них тогда в Чёрном море. А это было две тысячи транспортов, военных кораблей, катеров и самоходных барж которые ежесуточно без сна и отдыха вывозили войска в Констанцу. Наша авиация, полностью господствовавшая над Крымом, их не испугала, не остановила, хоть и беспрестанно атаковала идущие транспортные караваны, безжалостно бомбя с воздуха суда. Люфтваффе ничего тогда не мог противопоставить нам. И до утра самого последнего дня от Херсонеса отплывали груженные фашистами под завязку, десантные баржи. Немцы тогда в отличие от нас вывезли почти всех, и только восемь тысяч солдат угодило к нам плен. Эта операция стоила рейху больше половины судов принимавших в ней участие. Конечно, немцы потеряли свой черноморский флот, но была спасена от неминуемой гибели, целая армия.
–

– Вы что, хвалите Гитлера?
– возмутился окончательно разбитый доводами полковника адмирал.

Все надо было заканчивать, и он ставил в этом вопросе, твердую как ему казалось точку:

– У командования своя, правда, у солдата - своя, но солдат всегда ближе к земле и зона обзора его меньше. А командир видит дальше и его личная ответственность гораздо больше. Солдат мыслит сектором обстрела, который назначил ему командир, а генерал - корпусом, армией или целым фронтом! А нам надо было спасать флот! Мы сделали для армии, все что смогли!
–

Адмирал Куликов, как бы вступаясь за своего бывшего начальника и товарища по службе и провальной эвакуации, громко объявил залу об завершения заседания на сегодня. Все другие доклады были тут же отменены. Зал зашумел снова, но было ясно, что продолжать разговор и отвечать на вопросы уже больше, никто не будет.

И люди стали послушно расходится. Иван Петрович был поражен всем произошедшим. А фронтовики, сидевшие с ним рядом, дружно встали и толпой двинулись к выходу. Родионов шел за ними, и слышал их громкие взволнованные разговоры.