Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена
Шрифт:
Скрасить будни было решительно нечем.
Воскресный инцидент имел еще одно неприятное последствие: после него я не могла заставить себя выйти в Интернет. Просто ли из-за общей муторности не хотелось ни с кем общаться, или работа выматывала так, что не оставалось сил…
Нет, усталость тут ни при чем. В глубине души я отлично знала причину. Я чувствовала смутную вину перед Бродягой. Можно ли вообще использовать слово «измена» по отношению к виртуальному — не подумайте плохого — собеседнику? Не знаю. Как бы ни было, а «изменницей коварной» я себя ощущала. И не потому, что у меня чуть не произошло что-то со Снеговым… Из-за другого: вспоминая тепло
Так что же, черт возьми, происходит?
Я вспомнила, сколько раз Бродяга поддерживал меня, когда я готова была совсем опустить руки. И Профессор тоже… А теперь мне кажется, что я чуть ли не придумала их обоих!
Снегов же… Думать о Снегове не хотелось. Очень уж разные ощущения готовы были, всколыхнувшись, прорваться наружу. Было там и смущение, и недоверчивость… И головокружительное замирание… И недоумение… Беззащитность и страх… И, запрятанное глубже всего, — сожаление, что сродни разочарованию.
Нет, лучше не думать. Слишком болезненно даются попытки понять хоть что-нибудь.
К пятнице погода испортилась окончательно. Правда, на выходные обещали солнце — но кто же верит синоптикам?
Сегодня я слегка воспряла духом: конец недели — всегда конец недели. Впереди два дня спокойной жизни. Не надо сверять даты, номера платежек, не надо разбирать чужие отчеты и подгонять материалы для своего. Не надо наконец вздрагивать от каждого шороха за стеной.
К тому же сегодня я наконец нашла в себе силы и повод «вернуться» к Бродяге.
ЛЕДИ: Бродяга, здравствуйте, наконец! Как я рада вас видеть!
БРОДЯГА: Здравствуйте-здравствуйте. Не знал, что у вас есть встроенная видеокамера. «Наконец»! Можно подумать, это я пропадаю неизвестно сколько и неизвестно где! Что у вас за манера исчезать, чеширская моя?
ЛЕДИ: Бродяга, не будьте так суровы! Простите меня.
БРОДЯГА: <<смеющийся смайлик>> «Вернись, я все прощу!»
ЛЕДИ: <<смеющийся смайлик>> «Прости, я все верну!»
БРОДЯГА: О! Неужели все? И донесете?
ЛЕДИ: Хм! Ну, насчет «всего» я, может, и погорячилась, но кое-что у меня для вас есть. Ну, скажем, подарок.
БРОДЯГА: Как интересно! Подарок? А за что?
ЛЕДИ: Просто так. <<смеющийся смайлик>> Было бы за что — вообще убила бы.
БРОДЯГА: Обнадеживающе.
ЛЕДИ: Простите, если что не так — не хотела.
Иногда мой путь лежит долиной, Что от века в век белым-бела — Облака плывут лавиной длинной, Эдельвейсов хрупкие крыла. Засыпает белая долина… Над зимою тонкие мосты — Наши взгляды тополиным клином В пустоту летят из пустоты. Следуя путем своих пророков, Снова разминемся на бегу — Разве ты запнешься ненароком О следы на тающем снегу. Ты идешь почти за мною следом, Просто ветер — нам сДа, глупо, ну и пусть. Это мое «извини».
В пятом часу, когда я уже собиралась уходить, в кабинет заглянул Снегов.
— Заходите, — машинально произнесла я — и прикусила язык.
Поздно: он уже прикрывал дверь. Я было занервничала, но увидела книгу в его руках и сразу узнала знакомую обложку. Эрленд Лу, надо же — я совсем забыла о нем.
Снегов держался отстраненно. Причина его визита очевидна — отчего же мне так не по себе?
— Позвольте вернуть, Людмила Прокофьевна. — Он положил книгу на стол. — Спасибо.
Голос его был холоден, но любопытство во мне пересилило неловкость, и я не удержалась от вопроса:
— Как вам «Лучшая страна»?
Взгляд его чуть смягчился, и он снисходительно ответил:
— Вполне добротно. Однако «Наивно. Супер», на мой взгляд, гораздо сильнее.
Видимо, озадаченность слишком явственно проступила на моем лице. Ответить я не успела — он желчно продолжил:
— Вы, я вижу, удивлены. Наверняка до сих пор вам казалось, что читаю я, исключительно, деловые бумаги. — Он усмехнулся. — Хотя о чем это я? Вряд ли вы вообще могли забивать голову подобной ерундой, так как не привыкли думать о людях — ведь им, всем поголовно, на вас наплевать, не правда ли?
Я испугалась: скулы у Снегова побелели.
— К тому же, простите, забыл: вы ведь считаете меня еще и аферистом!
От подобных обвинений я настолько опешила, что, опомнившись, брякнула, не заботясь о формулировке:
— Рюрик Вениаминович, у вас вообще-то все дома?
— Нет, только мама! Но и этого более чем достаточно.
Очередное едкое замечание замерло у меня на губах. А ведь для него это не пустая фраза. Разом вспомнились Оленькины слова, Кассандра Антониновна во всем блеске своей властной бесцеремонности, тяжелый взгляд, брошенный Снеговым в сторону матери по возвращении домой…
Наверное, я слишком глубоко ушла в себя. Не знаю, как это выглядело со стороны, только Снегов вдруг встряхнул меня за плечи — обеспокоенно, почти с испугом:
— Что с вами?
Вздрогнув, я подняла глаза… и окаменела, встретив его взгляд. Такой взгляд я уже видела. Дважды. В смятении я отпрянула. Схватила сумочку, смела в нее очки и прочие мелочи со стола.
— Я… Мне нехорошо, мне нужно домой.
Снегов озабоченно смотрел на меня.
— Может, лучше Глеб Евсеевич вас отвезет…
— Нет-нет, — перебила я. — Мне по пути необходимо заехать… И вообще, нельзя же так злоупотреблять его терпением. В конце концов, — добавила я, видя, что он собирается возражать, — ведь добираюсь я каждый день на метро…
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — непонятно сказал Снегов.
Я пожала плечами, наматывая шарфик и стараясь не глядеть на своего заместителя.
Снегов открыл дверь, пропуская меня вперед, вышел следом и остановился. Под его взглядом я окончательно смутилась, неуклюже заперла дверь, несколько раз чуть не выронив ключ, и пробормотав «До свидания», едва не бегом покинула офис.