Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена
Шрифт:
ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Профессор, у меня и в мыслях не было вызывать вас к барьеру.
ПРОФЕССОР: У вас бы это и не получилось.
ТУУ-ТИККИ: Рада слышать. Спасибо за стихи. Мне нужно идти.
ПРОФЕССОР: Будьте счастливы, Тикки.
ТУУ-ТИККИ: Ну, если вы этого хотите…
ЗАЧЕМ ТАК МНОГО МНЕ ОДНОЙ?
Народ потихоньку расползался по домам — и чем меньше оставалось людей, тем страшнее мне становилось. Весь день в голове крутились строчки: «Боже! Решение все-таки принято,
Вчера все выглядело ясным и правильным, но теперь, оказавшись перед реальной угрозой претворения своего плана в жизнь, я заколебалась. А что, если я все же ошибаюсь? Если это не он, если мне все показалось, приснилось, придумалось?.. Что тогда скажет Снегов? Я услышала его участливый голос: «Людмила Прокофьевна, у вас крыша поехала?» Как знать, Рюрик Вениаминович, как знать — может, и поехала.
А пусть даже и он — что тогда? О чем буду я с ним говорить? Оказавшись моим виртуальным собеседником, он не перестанет от этого быть Снеговым. И еще неизвестно, между прочим, как он отреагирует, узнав, что его Тикки зовут столь прозаично: «Людмила Прокофьевна».
«Так! — оборвала я себя. — Хватит клеить отмазки! Коль скоро Снегов и есть Бродяга, он наверняка понял все гораздо раньше тебя. То есть меня. И вообще: все это ты уже говорила. Вчера. И раз уж решила — иди». Легко сказать «иди». А если мне страшно? Одно дело обличать Бродягу на форуме, когда ты надежно отгорожена своим семнадцатидюймовым монитором — и совсем другое вот так, когда нельзя в любой момент выйти из Нета, и спрятаться в случае чего тоже некуда.
Как решительна была я тогда! «Вот вы и попались, Штирлиц»; «Двойной жизнью живете, товарищ!» А сейчас? Внутри что-то непрерывно дрожит. Ах, была не была, не до утра же мне тут вести диалоги с внутренним голосом!
Остальные уже разошлись. Чувствуя себя преглупо, я зачем-то сделала вид, что собираюсь и ухожу. Заперла кабинет, строевым шагом прошагала до входа, хлопнула дверью. Подождала, затаившись (нет, идиотизм все-таки!), сделала пару шагов и снова остановилась.
Дверь кабинета Снегова полуоткрыта. «Решайся! — А вдруг это не он? — Решайся!» Я помедлила, потом тихонько подошла (хорошо, что полы у нас не скрипят) — и замерла в дверях, опершись о косяк и не в силах перебороть волнение.
Снегов не заметил моего вторжения. Он сидел за столом, неспешно что-то чертил на листе бумаги (ручаюсь, это не имело к работе даже отдаленного отношения) и вдумчиво созерцал результат. А на лице его было выражение мягкой печали… Нет, это был не Снегов — это был Бродяга… или Профессор… или они оба. И как этого я раньше не видела? Совладав с непослушным голосом, я еле слышно позвала:
— Профессор!.. — На «Бродягу» у меня не хватило смелости.
Он даже не пошевелился, просто поднял глаза:
— Здравствуй, Тикки.
Спокойный, ласковый взгляд — и затеплившаяся в глубине нежность. Несколько секунд — или минут? — не было ничего, кроме этого взгляда, заполнившего собой все. Потом я пришла в себя — и удивилась его безмятежности.
— Ты знал?! — Неведомо откуда взялось это «ты».
— Конечно.
— И… давно?
Он встал из-за стола, подошел ко мне близко-близко (я не могла шевельнуться, будто приросла
— Давно, Тикки. Очень… Очень давно.
И обнял — так, будто мы вправду сто лет не виделись. Прошептал куда-то в макушку:
— Тикки, родная… Я нашел тебя.
Я почему-то ужасно смутилась, спрятала лицо в плотную шерсть жилетки, вдохнула запах — такой знакомый и теплый… И словно наконец попала домой.
Вдруг всплыло: лес, пасмурное небо, чахлые сосенки. Тогда я так же щекой ощущала колкую шероховатость. И ничто не дрогнуло, не подсказало!..
Я тихо засмеялась: если бы весной кто-нибудь сказал мне, что осенью я буду стоять на пороге кабинета в объятиях Снегова и думать, что это счастье… Да я бы, наверное, просто отправила бедолагу… к врачам!
Внутри шевельнулось опасение: не была ли я права тогда, а не сейчас? А, неважно. Я блаженно закрыла глаза. В любом случае еще одну маленькую вечность можно ни о чем не думать, а просто ощущать тепло и покой.
И все-таки, что дальше? Снегов будто услышал мой вопрос, позвал:
— Тикки…
Я подняла лицо. Он отвел прядь с моего лба, поймал взгляд, чуть улыбнулся. Я потянулась к нему.
Как это уже было однажды, мир стал медленно заворачиваться. Оставалось только ощущение его губ и рук. Мы целовались и не могли оторваться друг от друга. Поцелуи его были нежны, а то и дело прорывающаяся страстность заставляла меня забыть обо всем на свете.
Снегов мягко отстранился.
— Пойдем, провожу тебя домой.
Всю дорогу мы шли пешком. Улицы, каналы и скверы миражами проплывали мимо. Сначала я боялась заговорить, и только исподтишка рассматривала его, стараясь не делать этого слишком нарочито (по-моему, Снегов замечал мои маневры, но не подавал вида). Прямого покроя длинный плащ и намотанный в несколько оборотов шерстяной, но тонкий и совершенно невесомый шарф делал его похожим на сказочного персонажа.
Иногда мы и заговаривали — оказалось, что «живьем» говорить с ним совсем не страшно. Уж во всяком случае, не страшнее, чем с Бродягой на форуме.
— Что же это получается? — спросила я. — Мы два года перестукивались через стенку между кабинетами, воображая, что пишем в неизвестные дали?
Снегов рассмеялся:
— Выходит, что так.
— И ты, нет, вы, вы знали все и молчали? Как не стыдно? Трое мужчин на одну беззащитную женщину…
Снегов шевельнул бровью.
— На одну?
Настала моя очередь смеяться.
— И как мне теперь всех вас называть?
Он серьезно заглянул мне в глаза.
— Меня зовут Рюрик.
— Ну уж нет, бродячий профессор Рюрик, с окончательными выводами я пока подожду.
Чуть позже Снегов заметил:
— Между прочим, Бродяга был сильно озадачен твоим подарком.
— Что такое? Ему не понравилось?
— Очень понравилось. Только показалось, что подарок пришел слегка не по адресу.
— Ну да, все правильно, — как ни в чем не бывало, пояснила я. — Леди сначала присвоила Тиккин стиш, а потом переделала и подарила Бродяге.
— Остроумно. Ну, а на самом деле?