Служили два товарища
Шрифт:
Взводы и роты уже шли занимать места. Шли с разных концов улицы, из переулков, и каждый отряд со своей песней.
Так пусть же Красная Сжимает властно Свой штык мозолистой рукой. И все должны мы Неудержимо Идти в последний смертный бой!..С другой стороны улицы слышалось:
Эй,Печатая шаг, вышла из переулка рота огневой бригады.
Распустила Дуня косы, А за нею все матросы. Эх, Дуня, Дуня, Дуня-я, Дуня, ягодка моя!..Около столов отряды встречал малорослый усатый командир. На боку у него была огромная, с окорок, кобура. Австрийский палаш на колёсике катился за ним по мостовой, дребезжа, как таратайка. Командир был начхозом дивизии, и это была первая военная операция, которой он командовал.
— Третья рота! — кричал начхоз бесстрашным голосом. — Напра-о!.. Огневики! Кру-у-ом!.. Ваше место — левый фланг!
Рядом с ним стоял пожилой рабочий в зимнем ватном пиджаке, перепоясанный наганом. Он счастливо улыбался и говорил каждому отряду:
— Кушайте, товарищи!.. Кушайте на здоровье… Севастопольский ревком угощает.
На окрестных балконах жители вывесили красные флаги, ковры — кто со страху, но большинство от радости.
В одном из домов этой улицы разместился штаб дивизии. У парадного стояли часовые; дожидались кого-то шарабаны и тачанки.
Высокую светлую комнату с лепным и разрисованным потолком загромоздили столами с телефонами, телеграфными аппаратами.
Завиваясь кольцами, стекала на пол узкая бумажная лента. Телеграфист читал с неё вслух, а два писаря записывали:
— «Боевые товарищи — красноармейцы, командиры, комиссары! Ценою ваших героических усилий, ценою дорогой крови рабочего и крестьянина взят Крым. Уничтожен последний оплот и надежда русских буржуа и их пособников — заграничных капиталистов…»
В дверях показался Карякин. Он огляделся, отыскивая знакомые лица, и не нашёл ни одного. После перекопских боёв комсостав обновился: прежние были кто убит, кто в госпитале.
Карякин вошёл в комнату и сложил на пол свою ношу — кинокамеру «Пате», штатив, сундучок с плёнкой. А телеграфист читал:
— «Честь и слава погибшим в борьбе за свободу, вечная слава творцам революции и освободителям трудового народа…»
Открылась дверь в глубине комнаты. Оттуда вышел, неся свёрнутую трубкой карту, начштаба 61-й. Карякин увидел знакомые седые усики, шагнул
— Товарищ начштаба!..
Но тот остановил его строгим взглядом. Записывали важную депешу — нельзя было мешать.
— «Да здравствует доблестная Красная Армия, да здравствует конечная мировая победа коммунизма!.. — закончил диктовку телеграфист. — Приказ зачитать во всех ротах, командах, эскадронах и батареях… Командующий Южным фронтом Фрунзе».
Только теперь начштаба пожал руку Карякину.
— Здравствуйте, товарищ Карякин… Что у вас?
Карякин скривился, заморгал глазами.
— Вот… сдать хочу… Аппарат, съёмки и всё прочее…
— А где же Некрасов?
— Помер мой боевой дружок, — сказал Карякин тусклым голосом. — Помер в лазарете.
— Жаль, — нахмурился начштаба. — Очень жаль. — И ещё раз добавил: — Очень жаль.
Карякин обрадовался его сочувствию и пониманию.
— Беззаветный был человек! — сказал он громко, чтобы слышали новые штабисты. — Преданный боец делу революции!.. — Он задумался, потом горестно и тихо добавил: — А вот мысли у него были глупые.
Постояв секунду, он повернулся уходить.
— Товарищ Карякин, — задержал его начштаба. — Сегодня подписан приказ. Вы назначены командиром второго отдельного батальона… Поздравляю.
— А чего поздравлять? — равнодушно сказал Карякин. — Война-то вся. Кончилась. — И пошёл к дверям.
…Гудели трубы, бухали барабаны военного оркестра. Музыканты играли для обедающих. Вдоль столов, за которыми ели бойцы, шёл Карякин. К нему подскочил усатый начхоз.
— Опоздавший?.. С какой части? — азартно спросил он. — Ложка есть?
— Не хочу, — сказал Карякин и пошёл дальше.
На столах были навалены горки белого хлеба, вкусный пар поднимался из мисок. Многие из тех, кто праздновал здесь победу, были в бинтах и окровавленных повязках. Их винтовки отдыхали, прислонённые к скамьям. За крайним столом сидел мальчик в драной шинели — полковой сын. Робко и жадно он ел баранину из глубокой тарелки. Этот мальчик первый раз в жизни ел жареную баранину, хотя ему было уже четырнадцать лет.
Приложение
Кинокадры, снятые оператором А. Некрасовым
Госкиноархив
Поседевшие от старости, исцарапанные, побитые, запрыгали на экране торопливые кадры немого кино. И перед каждым мелькал на долю секунды написанный от руки номер.
Мы увидели:
…Начдива 61-й, который шёл от двери своего штаба, кашляя в ладонь.
…Пушки, бьющие по Турецкому валу.
…Карякина на лошади, с шашкой в руке.
…Атаку Красной конницы — неудержимую лавину, несущуюся по степи.
…Самого Андрея, который со смущённой улыбкой глядел в объектив.
Последний кадр снимал Иван Карякин, а не оператор Некрасов, но в киноархиве этого не знают.