Служили два товарища
Шрифт:
Начштаба слушал эту речь с плохо скрытым нетерпением. У него тоже были идеи.
— Меня это предприятие интересует в чисто военном аспекте, — сказал ой, едва начдив закрыл рот. — Вы, товарищ, наладите мне воздушную разведку В связи с предстоящим наступлением… Будете снимать с аэроплана перекопские укрепления белых. Ясно?
Седые усики у начштаба топорщились, два верхних зуба торчали вперёд, и был он похож на злую умную крысу. Андрей покосился на него и осторожно ответил:
—
— Да, вы уж постарайтесь, — попросил начштаба своим интеллигентным голосом. — А то ведь пойдёте под трибунал.
Некрасов неприязненно поглядел на растопырившийся посреди комнаты аппарат и стал свинчивать камеру со штатива.
Севастополь
4 ноября 1920 года
В севастопольских ресторанах пили и шумели, пожалуй, больше, чем в мирное время. Ели, правда, поменьше. При гостинице «Париж» тоже был ресторанчик, и на зеркальных его стёклах многократно повторялось в золоте название гостиницы. Только изнутри оно читалось по-другому: «ЖИРАП».
За столиками сидели офицеры и штатские — офицеры с офицерами, штатские со штатскими.
— Почему «на бочке с порохом»? — говорили за одним столиком. — Генерал Врангель гарантирует, что в ближайшие двадцать лет Крым они не возьмут!
— Эка хватил — двадцать лет… Ну год, ну два, ну три…
За другим столиком офицер жаловался товарищу:
— Пара сапог — восемьдесят тысяч, портупея — двадцать тысяч. Гимнастёрка, дерьмо — тридцать тысяч. Откуда я возьму? У меня фамильных брилльянтов нету…
Неподалёку, под зелёными перьями пальмы, сидели два пожилых респектабельно одетых господина. Один из них, совсем лысый, волнуясь, говорил:
— Я это слышал от самого Василия Витальевича… Будем действовать на манер крымского хана. Перекоп неприступен. Отсидимся пока за крепостным валом, а там, глядишь, и набеги станем делать на Красную Русь!..
Сзади к нему подошёл молоденький прапорщик, пьяный до полного неприличия, с маленьким пистолетом в руке.
— Руки вверх! — гаркнул прапорщик.
Штатские вздрогнули, разговор сломался на полуслове.
Пистолет прапорщика на самом деле был зажигалкой, сделанной в виде браунинга. Но сидевшие за столиком этого не знали.
А прапорщик щёлкнул зажигалкой, вызвав к жизни жёлтый огонёк, и сказал:
— Прошу!
Господин с сигарой брезгливо отодвинулся:
— Идите… Идите спать, молодой человек.
Прапорщик, не обидевшись, отошёл.
— Да, так я говорю… Будем набеги делать, — продолжал свою мысль лысый. — За хлебом, за углём, за пленниками, наконец!
— Набеги, набеги, — разозлился господин с сигарой, и сумочки под его глазами задрожали. — Хватит, набегались!..
Прапорщик между тем успел пнуть своей игрушкой ещё кого-то из ресторанных посетителей и теперь вернулся к столику, где решались судьбы России.
— Р-руки вверх! — приказал прапорщик, забыв, что этих двух уже пугал.
Лысый вышел из себя:
— Ну что это, господи! Уберите же его. Это омерзительно!
На прапорщика закричали с других столиков:
— Лукашевич!.. Хватит тебе!.. Надоел!..
— А где Брусенцов?.. — вспомнил вдруг прапорщик. — Где мой Саша Брусенцов?
— Вот это правильно. Иди к нему… Он у себя в номере.
Прапорщик Лукашевич, ушибаясь о столы, пошёл к выходу Официант распахнул двери и выпустил его в вестибюль гостиницы.
Пройдя по тёмному гостиничному коридору, прапорщик отыскал нужный ему номер. Нацелившись зажигалкой, он толкнул ногой дверь и скомандовал:
— Руки вверх!
В ответ из тёмной комнаты ударило узкое пламя, грохнул выстрел. Прапорщик постоял секунду и упал головой вперёд…
В номере зажёгся свет. На кровати у стены сидел голый до пояса человек с пистолетом «манлихер» в руке. Рядом с ним лежала, зарывшись лицом в подушку, женщина. Видны были только спутанные длинные волосы.
Человек поглядел на того, кого только что застрелил, увидел погоны на узеньких плечах, светлый стриженый затылок и растерянно сказал:
— Так… Очень мило.
Из коридора слышалось хлопанье дверей, быстрый топот каблуков — соседи бежали узнать, в чём дело. Маленький номер сразу заполнился людьми, по большей части офицерами.
— Кого это?.. Что случилось? — спрашивали они друг у друга.
Стрелявший объяснил:
— Это Серёжка Лукашевич… Я в темноте не узнал.
В номер торопливо вошёл загорелый плечистый полковник. За ним шла девушка — сестра милосердия.
— Поручик Брусенцов! Что здесь происходит? — недовольно спросил полковник. — Кто стрелял?
Брусенцов встал было с постели, потянув за собой простыню, которой прикрывался. Но простыня была одна на двоих. Ойкнув, женщина рванула её на себя, и Брусенцову пришлось снова сесть. Так, сидя, он и отвечал полковнику:
— Стрелял, естественно, я… — Он со злобой поглядел на тяжёлый австрийский пистолет. — В комнату кто-то ворвался и заорал: руки вверх!.. А у меня под подушкой пистолет. Я и выстрелил… А это, оказывается, Лукашевич, адъютант Миронова… Что, зачем — понять не могу!..