Служители зла
Шрифт:
«Если бы это видела мать, она бы уже не сомневалась в правильности нашего решения, — с тоской подумал он. — Разве мы сможем жить тут, рядом с нелепой Мишкиной смертью?»
Ласково сжав ладонь жены, он притянул ее к себе.
— Скоро все это кончится, — прошептал он, тихо касаясь губами ее щеки. — Вот увидишь, у нас все будет хорошо…
Она вырвалась и взглянула на него с неожиданной злостью.
— Никогда, слышишь, никогда не говори этой фразы!
Выпалив это, она быстро
Душка подняла с пола книгу. «Ну вот, — поймала себя на том, что, как маленький Павлик, готова разреветься, — у каждого своя примочка…»
Прижав книгу к себе, как прижимают ребенка, с горечью убедилась, что при падении «Хроники Нарнии» все-таки пострадали. Совсем чуть-чуть — только немного оторвалась обложка, и при желании ее запросто можно подклеить, но девочка ощутила физическую боль.
Бережно разгладив помявшиеся страницы, она положила бедняжку на стол и посмотрела на брата.
Он играл.
Смешно надув губы, целился в кого-то невидимого, но очень страшного — судя по мрачной решимости его взгляда. Уж наверняка противнику его не позавидуешь!
Душка не смогла удержаться от смеха.
— Что? — обернулся мальчик.
— Так. Ты похож на неподкупного шерифа!
— Очень хорошо, я и есть неподкупный шериф!
— А мне казалось, ты восьмилетний глупый ребенок, — поддразнила его девочка.
Малыш обиделся:
— Я вовсе не такой! И ты прекрасно это знаешь!
— Как любит говорить бабушка, я знаю только то, что ничего не знаю…
— Это говорит не бабушка, — услышала Душка за спиной голос матери, в котором смутно угадывалось плохо скрытое раздражение. — Это говорил древний философ. Бабушка лишь повторяла его слова.
«Почему ее так бесит моя мать? — думал Кирилл, смотря на покрасневшее лицо жены. — Даже простое упоминание способно вызвать в ней совершенно непонятную ярость!»
— Но я не разговаривала с древними философами, — достаточно спокойно ответила Душка. — Я-то в основном говорю с бабушкой!
— Не дерзи, пожалуйста. — Губы Анны сжались в тонкую полоску. — Я просила вас убраться…
— Мы же убрались!
Душка была готова взорваться от несправедливости материнских претензий.
— Ты что, не видишь?
— Пока я вижу только одно. Вы играете. Читаете. Живете как в раю, а я…
Она осеклась.
Что это нашло на нее?
Павлик смотрел на мать расширившимися от страха глазенками, готовый в любой момент расплакаться. Душка была воплощением молчаливого протеста против несправедливости…
В комнате царила идеальная чистота!
Что на нее нашло?
Анна устало провела рукой по лбу.
— Простите. Сама не знаю, что со мной творится… Кажется, расшатались нервы.
Она быстро, почти бегом, удалилась в спальню, где, сев на кровать, огромным усилием попыталась сдержать начинавшуюся дрожь. Подобные приступы случались с ней после Мишкиной гибели все чаще и чаще. Но не до такой степени, когда ей…
Она перевела дух.
Произнести это даже в уме она не решалась.
— Произнеси…
Женщина вздрогнула.
Голос послышался так явно, что Анна оглянулась в испуге.
— А что, собственно, в этом такого?
Он звучал насмешливо. Как будто некто невидимый, спрятавшись от Анниных глаз, издевался над ней.
— Убить своих детей. А что? Разве сотни людей в самых разных точках вашего мира не убивают детей? Разве не лучше убить своего ребенка самой, чем позволить это сделать другому существу?
— Нет, — прошептала Анна. — Я просто переутомилась — ничего другого… Я не схожу с ума, просто такова степень моей депрессии… Это пройдет, когда я…
— Уедешь отсюда? Ты надеешься, что там сможешь обуздать свои самые странные, самые низменные желания? Сможешь спрятаться от своего второго «я», из-за которого, быть может, и происходят вокруг тебя несчастья? Ты станешь там чистой и обновленной, как меняются после крещения принявшие христианство?
Анна вскочила.
Теперь она не сомневалась, что с ней не все в порядке. Настолько явно был слышен этот бред.
Сжав в руке конверт, она попыталась спрятаться с его помощью от гнетущей тишины, в которой могла пригрезиться всякая чертовщина.
Из соседней комнаты доносились звуки музыки — тяжелого рока, который слушала Душка. Анна опять испытала приступ раздражения. Именно Душка вызывала в ней такие чувства. Ох уж этот прямой взгляд синих глаз, светящихся изнутри! Этих огромных, как у бабки, глаз, странно наполненных какой-то непонятной и неподвластной силой, притягивающей и одновременно не сдающейся!
Вцепившись кончиками пальцев в белый уголок конверта, она вытащила письмо наружу.
И руки сами потянулись к вискам, в попытке остановить звуки, стремительно несущиеся со всех сторон.
Звон колокольчиков…
Тихая песня.
Совершенно непонятно откуда взявшиеся голоса.
Она достала белый листок, принялась читать.
Сразу же исчезли все наваждения. Милая, простая реальность вернулась, начисто вытеснив все лишнее, в том числе и воспоминания о погибшем сыне.
Это письмо — она уже сравнивала его со спасительной мантрой — некая панацея от собственного «я», защита от напора воспоминаний.