Служу Советскому Союзу
Шрифт:
Именно на стройках можно было вообразить себя солдатом, воюющим за Отечество против злых фашистов. Именно на стенах строек рисовались откровенные картинки, а узнать о функциях половых органов можно было гораздо больше, чем из учебника по «Биологии» за восьмой класс. Именно там случались первые дегустации спиртных напитков и проба вступления во взрослую жизнь путем разжигания сигареты и вдыхания горького дыма.
Я помню, как на нашей заброшенной стройке проверялось умение курить «взатяг» — нужно было набрать полный рот дыма, вдохнуть и произнести фразу: «И-и-и-и, мама идет!»
Правда, когда отец унюхал, что от меня пахло сигаретами, то сам сходил в магазин и вернулся с двумя пачками ярославской «Примы». От запаха не помогло ни жевание лаврового листа, ни редкая по тем временам жвачка. Положил передо мной эти пачки и сказал:
— Кури, сынок! Один раз накуришься вволю и потом как обрубит. Кури!
Мать попыталась что-то сказать, но он мягко выставил её за кухонную дверь и попросил не лезть в мужские дела. Я помню, как дымил, как синел, краснел, зеленел. Как меня мутило и рвало…
Зато потом на очередных лазаньях по стройкам я воздерживался от курения и отказывался от протянутых сигарет.
Накурился!
Зато в этот раз наука из прошлого очень пригодилась. Сказать по правде, не только в этот раз. Приходилось штурмовать здания и это хоть было похоже, но совсем не то. Если во время игр на стройке мог прилететь осколок кирпича в голову, то во время боевых действий летел свинец и другой металл.
Из детства осталось умение бесшумно передвигаться по строительному мусору. Ноги сами выбирали маршрут, ступни вставали там, где не было громких столкновений поверхностей, и так, чтобы не задеть случайный кусок штукатурки и не столкнуть его вниз. Пусть мама и ругалась на грязные или рваные штаны, но… тяжело в учении, легко в бою.
Мишка тоже двигался бесшумно. Похоже, что и он был знаком со спецификой перемещений по стройке.
Я слился с бетонной стеной и осторожно выглянул наружу — никого на стреме не было. Никто не перекрывал пути отхода. Похоже, что девушке не особенно поверили, и думали, что все уже убежали.
Мишка вопросительно вздернул брови. Я приложил палец к губам. Он понятливо кивнул. Мы затаились.
Голоса внизу были слышны неплохо. Особенно женский голос:
— Вот этот человек! Он напал на меня, а ваш сотрудник его остановил!
— Какой сотрудник? — спросил мужской голос. — Этот район только мы патрулируем.
— Не знаю. Может куда отошёл? Но он точно был здесь! Давайте его позовем?
— Ага, как деда Мороза… Девушка, а может вы сами молодого человека ударили, а теперь хотите снять с себя подозрения? — хмыкнул ещё один мужской голос.
Похоже, что менты никогда не меняются — подозревают в первую очередь потерпевших. Впрочем, их можно понять — общаются в основном с теми, кто так и норовит обмануть. А подобное общение накладывает свой отпечаток.
— Так может быть он наверх убежал? Эй, молодой человек! Где вы? — прозвенел женский голос.
Ага, так я и ответил. Ещё чего…
— Глянь, Дим, а у этого засранца роза почти на ж… заднице. Похоже, что
— И наколочка подходящая… Да, Степаныч, наш клиент. И про синюю розу тоже что-то было в ориентировках. Забираем…
— А как же этот… Наш коллега?
— Ты хочешь пойти его искать и напороться на арматуру в темноте?
— Но как же?
— Да вот так! Трахаря задержали, гражданочка напишет заявление. Глянем по ориентировкам и по домам, а то скоро смена заканчивается. Степаныч, не мути лишний раз воду. Где теперь найти того парня? Как там было в стихе? «Среднего роста, плечистый и крепкий. Ходит он в белой футболке и кепке. Знак "ГТО" на груди у него. Больше не знают о нём ничего».
— С Сонькой стих учил? — хохотнул его напарник.
— Ну да, отложилось в памяти. Эй, бедолага, поднимайся, пойдем.
Мда, менты меняются мало…
Вскоре шаги и бурчание стихли. Я аккуратно выглянул — маньяка вели с завернутыми руками к проему в заборе.
Насколько мне помнится по передаче, Раевский был мягким в общении с милицией и его быстро раскололи. Что говорить, если он потерял сознание при взятии крови на анализ. Так что с ним быстро справятся. Тем более, что он числился во всесоюзном розыске. Вот только… Только вот наберется ли на расстрельную статью? Не помилуют ли?
Хотя, если учесть, что вторая его жертва была на пятом месяце. Да и летела к мужу-военному в другую страну, а там не сахар был в это время, то… Может быть и приговорят.
Подарят быструю смерть этому уроду…
Эх, Мишка-Мишка, с одной стороны ты вытащил меня из балахона палача, а с другой стороны — не дал извращенцу отведать собственного блюда. Конечно, насиловать его я и не думал, но и без этого есть способы доставить человеку такую боль, что он будет молить о смерти. Вот если бы Мишка пошел провожать Ирину, а не двинулся за мной…
Но, история не имеет сослагательного наклонения. Хотя нет, постойте, имеет! Я и есть то самое сослагательное наклонение!
И я лишил маньяка его новой жертвы! Я остановил его!
И можно будет остановить других маньяков. Тех, кто тем или иным способом убивал и расчленял детей, женщин, стариков. Да, останется только найти их, но это в СССР можно сделать беспроблемно.
Я невольно улыбнулся. Мы немного подождали, пока двое милиционеров выведут задержанного, а потом тоже спустились, но на всякий случай вышли с другой стороны. Сейчас мы двигались к метро. Уже стемнело настолько, что зажглись фонари, по улицам брели уставшие после рабочего дня москвичи и гости столицы. Они даже не догадывались, что сегодня был задержан самый молодой и жестокий маньяк.
— Ты чего? — спросил Мишка, глядя на меня.
— Да так, — отмахнулся я. — Вспомнил, с каким лицом ты меня пытался остановить. Мог бы и на меня кинуться.
— Мог бы, — кивнул Мишка. — Не хочу, чтобы ты из-за какого-то урода в тюрьме оказался.
— Так он же маньяк!
— А пока это докажут, пока всё выяснят… Пришлось бы тебе куковать на нарах. Может потом и получил бы награду, восстановили бы в академии, но…
— Спасибо, Миш, — прервал я его. — Я как-то об этом не подумал.