Смарагд, или Жаркое лето 2010-го
Шрифт:
– Изведет тебя Ярополк. А за морем – сородичи твои верные, варяги, не дадут в обиду птенца рюрикова гнезда. Иначе Ярополк с воеводой Свенельдом не дадут тебе жить.
– Да за что? Что я им сделал?
– А как же? Ты ведь отомстить Ярополку должен за брата вашего среднего. Таков закон.
– За Олега?
– Да,
– А я не стану! Сам же говорил, не Ярополк убивал.
– С его попущения.
– А Олега-брата-то за что?
– Долгая
– Никуда не пойду! Расскажи сперва.
– Владимир! Новгородцы нам теперь не защита. Ярополк уже древлян захватил. На нас идет с ударом упреждающим. А у нас – ни дружины, ни наемников.
Владимир упрямился:
– А ты заплати, кому надо.
– Поздно, Владимир. Уходить нам пора.
Добрыня начал терять терпение, потому что торговые корабли действительно заждались и могли уйти без них.
– Ярополк придет – всем несдобровать!
Мальчишка снова топнул ногой:
– Рассказывай! Все как есть! Вот моя воля! Говори, раб!
– Вон ты как, племянничек…– огорчился Добрыня.
Делать нечего – пришлось рассказывать. Не век же им тут куковать, в Новгороде! И древлянин Добрыня, ни разу не замеченный в любви к Киеву, скупыми словами кратко обрисовал предысторию ситуации, в которой они теперь оказались…
– Теперь ты, Владимир, обязан по закону отомстить за смерть брата, – подвел итог воевода Добрыня. – Хочешь, не хочешь – а должен. И Ярополк знает, что ты отомстишь, и надумал он тебя вперед извести. И силы у него для этого есть. А у нас нет. Поэтому пора уходить нам за море. Но ты не беспокойся. Мы вернемся и всем отомстим.
– Хорошо, Добрыня. Я вернусь, и всем станет страшно…
Прошло пять тихих лет. Полоцк. Сватовство.
В Полоцке стояло солнечное морозное утро. Над городом и посадами в синее небо тянулись столбами дымы мирных очагов. Но уже очень скоро поддерживать их станет некому, – юный князь, повзрослевший Владимир Красно Солнышко свататься придет!
По узким улочкам окольного города неостановимо продвигались верные дружины Владимира – варяги, новгородцы, чудь белоглазая да кривичи – добивали ратников полоцких, ловили жителей нерасторопных, тащили их на Торговую площадь, где уже был установлен над Полотой-рекой кумир грозного Перуна и жертвенники ненасытные.
Крыши некоторых посадских домов занимались насильным огнем, «красного петуха» получил и окольный город. И только Детинец, полоцкий кремль, пока еще держался. Но недолго – и тоже пал под натиском юного задора и любви…
Берегиня.
Ясный день морозный черным дымом пожарищ мажется.
Ратники Владимира Красно Солнышко вчетвером повисли гирями на руках могучей простоволосой старухи – по двое на каждой руке, – «ведут» на торговую площадь. На самом деле старуха сама медленно тащит их за собой и идет – молча, но глаза криком исходят и ненавистью. Росту она богатырского. Лицо старое, но телом крепка. В длинные седые космы вплетены перья орлиные да звериные хвосты. Голову венчает обруч с турьими рогами. Больше на ней и нету ничего.
За происходящим следит, зарывшись в сугроб, молодой волхв по прозвищу Лавёр.
Старуху подводят к румяному Владимиру. На нем длинная льняная рубаха, красные сапожки, на плечи наброшена накидка теплая из леопардовой шкуры. Рядом с ним стоят дюжий воевода Добрыня в полном боевом облачении и жрец Перуна по прозвищу Моргун, одетый в шкуры звериные, с худым изможденным лицом. Жрец опирается на длинный посох.
– Это что за чудо-юдо? – удивляется Владимир, указывая на старуху.
– Волховница местная, – говорит Добрыня. – Берегиня полоцкая.
– Где твой упырь, старая? – спрашивает жрец, подавшись вперед. – Куда волхва спрятала? Где Лавёр? Где перстень смарагдовый?
Старуха не удостаивает жреца даже взгляда. Смотрит на Владимира Красно Солнышко. Владимир дотрагивается до орлиных перьев в волосах старухи, усмехается:
– Не уберегла, тетенька, Полоцк! Моя пожива! Сгинуть тебе вместе с городом!
Берегиня плюет в лицо юному князю, но Владимир в добром расположении после Рогнеды, не дает ратникам бить старую женщину, говорит только:
– На жертвенник ее! Перун берегинь да упырей любит!
И звонким смехом заливается, глядя, как стражники едва справляются, подтаскивая старую женщину к одной из колод, – их тут полным-полно на бугре Торговой площади. От каждой идет желоб вниз, под гору. Сливаясь-соединяясь с другими такими же, они образуют один общий сток для жертвенной крови, которую алчет ненасытный Перун: дымящаяся кровь быстро остывает на морозе, густеет и замерзает, но горячий поток из следующей жертвы накрывает ее и проходит дальше – в раззявленную пасть златоусого истукана.
Старуха вдруг останавливается, стряхивает с себя ратников Владимировых, взглядом пронзает князя и страшным голосом медленно произносит проклятые слова:
Конец ознакомительного фрагмента.